Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

очередь, для Лампсака оказалось не так уж легко найти среди своих граждан того, кто принял бы на себя неудобство совершить столь дальнее путешествие (τὸ μέγεθος τῆς κομιδῆς καὶ τῆς ὀχλήσεως) с его серьезными опасностями, поскольку планировалось, что послы должны доехать до самой Массалии (современный Марсель). Лампсак и Массалия были колониями Фокеи, и чувство, рожденное общим происхождением, было в те дни действенным фактором в политике. Лампсак теперь мог обратиться к этому чувству, чтобы обеспечить себе заступничество массалиотов, которое, как известно, имело вес в Риме. Даже мифическое происхождение римлян от троянского рода могло стать серьезным основанием для лампсакийцев выдвигать претензии на родство. Многие граждане, выбранные для этой задачи, отказались: Гегесий принял на себя посольство. Он сначала поехал со своими собратьями-послами в Греции и побеседовал с командующим римским флотом, Луцием Квинкцием Фламинином.

Наконец, прибыв в Массалию, лампсакские послы явились перед собранием Шести тысяч и изложили им дело, которое им препоручило их братское государство в Азии. Массалиоты немедленно отправили собственное посольство в поддержку лампсакийцев в римский сенат. Что еще более интересно, они передали Гегесию (из-за своей связи с галатами долины Роны) письмо «демосу галатов-толистоагов» в Малой Азии, советуя им поддержать Лампсак. Сенат принял двойное посольство благожелательно, обещал включить статью о свободе Лампсака в мирный договор с Филиппом, а в остальном переадресовал Гегесия к Титу Фламинину и десяти посланникам, которые должны были улаживать греческие дела. Гегесий отправился в Коринф и снова выступил в пользу Лампсака перед десятью легатами. От них он получил письма к царям Азии, где выражалось желание Рима сохранять уважение к свободе Лампсака[1151]. Результат этой миссии пока оставался только на бумаге: ее ценность зависела от того, насколько Рим был готов подтверждать слова делом.

Однако другие города Малой Азии, видимо, были слишком слабы – если не считать Александрии Троады, – чтобы последовать примеру Смирны и Лампсака. Они без особых затруднений уступили Антиоху.

Восстановление положения вещей, существовавшего при первых царях его дома, было формулой политики Антиоха – старого порядка, каким мы его видели: когда города, с одной стороны, служили царям, а цари, со своей стороны, были щедрыми покровителями городов. Как и встарь, царь именно в качестве защитника свободы и автономии в каждом городе приводил к власти партию, которая была за него, и громил партию, которая ему противостояла. Надпись из Иаса[1152] дает нам официальную точку зрения на это. Антиох неоднократно обращался письменно к демосу, говоря о своей преданности великим принципам демократии и автономии. В этом он следовал примеру своих предков, которые доказали, что усердно стремились творить добро эллинам. Город беспокоила борьба партий: Антиох обратился к горожанам с отеческими уговорами по поводу того, как прекрасно согласие. Его поддержал глас бога Бранхидов – «божественного предка семейства». Когда согласие было восстановлено, демос исполнился благодарности – ну и далее все в том же обычном духе. Надпись не говорит о том, что увещания Антиоха поддерживались размещением в городской цитадели гарнизона и изгнанием фракции, которая ему противостояла.

У нас есть данные, которые датируются несколькими годами раньше, по поводу расположения, которое Антиох выказал городу Магнесия на Меандре. Это случилось, когда этот город посылал посольства ко всем греческим царям и городам, прося признать за его праздником Артемиды панэллинский статус. Магнесийские посланники застали Антиоха в Персиде после его возвращения с Востока (в 205 до н. э.), и его ответное письмо обещает сделать все, что он может, по этому поводу: царь утверждает, что он приказал правителям провинций проследить за тем, чтобы города, находившиеся под влиянием Селевкидов, дали требуемое признание магнесийскому празднику[1153].

В случае с карийской Антиохией[1154] и Теосом мы снова видим, как царь пользовался возможностью польстить городам так, чтобы это не влияло на его собственную верховную власть. Эти случаи являются точными параллелями к тому, что произошло со Смирной при Селевке II, – города желали добиться признания своей неприкосновенности от посторонних держав. Антиох велел своему посланнику в Риме представить дело Теоса сенату и поддерживал послов оттуда и в других местах (Раука и Элевтерна на Крите), послав своего представителя, которого он сам отправил с мирной миссией во время одной из бесчисленных войн на Крите[1155]. Присутствие посла Антиоха на Крите показывает, что даже страны, которые находились абсолютно вне селевкидской сферы влияния, могли увидеть в Антиохе доброго друга эллинов.

В тот самый момент, когда власть Селевкидов восстанавливалась в прибрежных регионах Малой Азии, заметная фигура ушла со сцены. Аттала, царя Пергама, внезапно разбил паралич, когда он обращался к собранию беотийской лиги в интересах Рима. Его отвезли домой в Пергам, и здесь он скончался – семидесятидвухлетним стариком на пороге нового времени (197 до н. э.). Ему наследовал Эвмен, старший из четырех сыновей; остальные трое – Аттал, Филетер и Афиней – остались, как пишет Страбон, «частными лицами». Семейное согласие оставалось ненарушенным: братья Эвмена, не притязая на долю царского титула, были готовы служить ему в качестве посланников и командиров. Они обладали некоторой собственной властью и влиянием, которые они использовали, стараясь облагодетельствовать греческие города[1156].

В ходе первой зимы, которую он провел в Эфесе (197–196 до н. э.), Антиох отправил еще одно посольство, чтобы устранить подозрения римлян. Его посланники – Гегесианакт[1157] и Лисий – на сей раз отправились не в сам Рим, но к Титу Фламинину и его десяти легатам, которые прибыли в Грецию, чтобы наконец утвердить условия мира с Филиппом и продиктовать волю Рима на Востоке. Они присутствовали на исторических Истмийских играх, где Фламинин провозгласил свободу эллинов, и были свидетелями сцен дикого энтузиазма, смеха и слез, которые последовали за этой речью. Это был отнюдь не подходящий момент: задача оправдать завоевания Антиоха оказалась нелегкой. Фламинин и децемвиры дали им аудиенцию, как только закончились игры. Римляне, которые прямо-таки лучились добротой и бескорыстием, сурово осудили агрессию Антиоха. Они потребовали от него воздержаться от враждебных действий против какого-либо города в Азии и освободить те, которые до этого были во владении Филиппа или Птолемея. Декларация свободы эллинов Азии, а также и Европы была включена в условия мира. Кроме того, римляне предупредили Антиоха, чтобы он не переправлялся в Европу, чтобы нарушить воцарившееся там спокойствие и свободу, которые они там установили, и заявили о своем намерении отправить кого-то из них к царю, чтобы передать ему все это лично[1158].

Но до того как эта депутация (или же его собственные возвращавшиеся послы) могла добраться до