Ночная смена - Dok

— Ну, что тут?

— Да знаешь, похоже, странновато тут все. Думали просто бандюганы — мародеры. А тут как-то гаже.

— А что гаже-то?

— Дуй к Николаичу — они у караулки сейчас.

— Которой?

— Вон той — Серега дрыгает ногой, показывая ботинком примерное направление.

Поневоле пригибаясь, двигаемся между машин. Новоприобретенный «Кедр» удобно лег в руки. Смешная плюшка…

У караулки стоит мангал, вкусно пахнет шашлыком. Правда видно, что шашлык пригорел маленько.

— Эй, медицина!

Смотрю, кто тут такой фамильярный. Оказывается — Саша. Мы его не заметили — и прошли боком к нему, а он уютно устроился за зеленоватым «Хюндаем» с прострелянными стеклами… Сидит, смотрит на нас и улыбается во весь рот. Нехорошо. Хреновый из меня Виннету.

— Ну, что тут?

— Стоял дозор из десятка сукиных детей. Несколько человек мы внизу постреляли, в тех двух машинах, двух Ильяс зацепил — один у Коттеджа валяется, второй — вон стоит…

— Где? Как стоит?

— Стоя стоит — на два пальца левее указателя. Видишь?

Указатель — вижу. Вытягиваю руку, отставляю два пальца, прикладываю их как бы к указателю, глядя при этом одним глазом — старый метод целеуказания — и действительно — за нетолстым деревцем стоит мужик в грязном камуфляже и целится в нашу сторону. То есть — целился. Он по-прежнему стоит как статуя, только оружие у него из рук уже кто-то вынул.

— Впервые вижу такое каталептическое трупное окоченение, только читал о таком. А Вы, Надежда Николаевна?

— Тоже не доводилось. Это при попадании в голову такое бывает?

— Да, моментальное разрушение продолговатого мозга.

— Лихо!

— Ну, а еще один куда делся?

— Удрал, сволочь. Мужики было за ним погнались — но этот парк как лес, плюнули и вернулись. Вот сижу, смотрю, чтоб он обратно не пришел.

— А чего ему возвращаться? Небось чешет во все лопатки.

— Николаич считает, что это не вся банда. Да и сами по себе это отморозки до абсолютного ноля. Шашлычок видал?

— Ну, да. И что?

— Непростой шашлычок. Очень непростой.

— То есть?

— Сами увидите. Еще и снимать будете.

— Ну ладно. А где Николаич?

— Он с опером в караулке. А Вовка — около УАЗа.

— Ладненько. Смотри в оба!

В готической караулке в кои-то веки и впрямь пахнет караулкой. Тут судя по всей обстановке и ночевали разбойнички — койки, матрасы, даже и белье на них. Шмотки — очень похоже не принадлежавшие разбойному люду, чемоданы, сумки — но толком рассмотреть не получается.

Николаич озабочен и по-моему очень зол. Кивает головой и с места в карьер огорошивает тем, что получается так — тут мы накрыли одну смену. Так что возможно прибытие следующей — возможно с усилением. Ввязываться в бой нет никакого смысла.

Желательно уносить ноги и поскорее. Что повезло — нас никак не ждали. Работали в штатном режиме — потому и легли от нашего огня большей частью не вякнув. Также повезло — оружие у них ближнего боя, явно из арсенала МВД. Плохо, что ни Михин отец, неизвестно куда дернувший, ни этот чертов сварщик никак о себе не заявляют, а уходить, бросив двух человек — из рук вон плохо.

— А что отвечает телефон Михиного отца?

— Выключен, или находится вне действия сети.

— Мда, положеньице… Но не жить же нам тут? А почему решили, что здесь одна смена?

— А вот — смотрите — железный ящик. А в нем кулек с золотишком. И зубы и кольца и цепочки и серьги. Не принято так в мелкой банде, складывать в общий котел. Вы, кстати, давайте, снимайте все. Что видите, то и снимайте — потом разбираться будем. И комментируйте. Так вот Дмитрий говорит, что и бумажки интересные нашел. Гнездо у них не здесь — они сюда на дежурство прибывают. Еще есть нюансы. Сестричка. Вы помогите оперу собрать тут что интересного найдете. Пошли за мной, Доктор.

Перебравшись через дорогу — к тому, стоящему у дерева трупу — Николаич просит пока поснимать общие планы, а сам неслышно ускользает вперед. Понимаю это так, что обеспечивает безопасность места. И совершенно неожиданно слышу из кустов переливчатый звонок мобильного телефона. Позвонили Николаичу не вовремя.

Пока снимаю мертвеца — ему действительно перепало сбоку в голову. Попутно нахожу входное-выходное от Ильясовской пули.

Когда уже заснял перекресток — вылезает Николаич.

— Этот Михин папаша объявился. Сказал, что вышел с той стороны парка и подловил бежавшего от нас ублюдка. Не отвечал, потому как телефон вырубил, пока охотился. Получается так, что разумно сделал — вот забренчал бы, как у меня сейчас…

— А это точно он?

— Получается так, что он. Я ему вопросик задал — кто там с ним в машине еще был. Ответил верно. Сын, друг и врач из морга.

— Ну, все равно осторожнее стоит быть.

— Само собой. Осторожность лишней не бывает. Я ему сказал выходить к караулке — второй — там как раз Саша посматривает. Заодно глянем, как Саша сработает.

— Как бы они друг друга не постреляли.

— Да не должны бы. И Саша не дурак и мужика я проинструктировал — как услышит на перекрестке «Стой», так стой — и руки в гору. Идем, тут еще есть что снять — за караулкой и в караулке.

Оказывается, что речь идет о второй караулке — их тут две. Мы возвращаемся к шашлычнице. По дороге Николаич предупреждает Сашу о госте. Саша кивает.

Около караулки сидит на цепи голый мальчишка лет шести — семи. Картинка милая — потому как детеныш жрет чью-то ступню. Ясно, что пацан — мертвяк. Снимаю.

— Упокойте его. Из мелкашки.

Пацан не обращает на нас никакого внимания, но после выстрела не падает, а остается сидеть — только недогрызенная ступня вываливается из рук.

— Да что за черт! Или закон парных случаев — и еще один кататоник?

Николаич показывает пальцем куда-то вниз. Наклоняюсь и чувствую, что бешенство мутит голову.

Мальчишка сидит на достаточно толстом металлическом штыре вроде лома.

И, скорее всего — от этого мальчик и помер. Николаич стягивает тело с испачканного кровью, дерьмом и содержимым тонкого кишечника стержня — точно, вбитый в землю лом. Труп опускается на землю — тут вижу то, на что не обратил внимание раньше из-за ярких и пестрых гольф — голени искривлены — проверяю — да, перебиты голени. Качественно так перебиты.

— Вы снимайте, снимайте — говорит тихо Старшой.

Снимаю. Потом снимаю стоящие внутри караулки баки — литров по двадцать.

Отборное мясо. Правда, без разбора, как положено в производстве — видны куски похожие на окорок, куски помельче — вперемешку. Когда Николаич поднимает крышку последнего бака, я уже знаю, что там увижу — потому не удивляюсь виду нескольких печеней и сердец — нормальных, человеческих внутренних органов. В принципе в анатомичке ровно то же и было. Разве что назначение было разным.