ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

– Трудно сказать наверное, сударь, но, возможно, к воротам Сен-Дени.

– За мной! – крикнул Рошфор прискакавшим с ним всадникам, давая шпоры коню. – Разошлите людей ко всем ближайшим заставам с приказом кардинала запереть ворота.

Бежар успел миновать заставу и не сходил с лошади, пока усталость окончательно не одолела его. Он заночевал в Виль-д'Эвек, в единственной приличной придорожной гостинице. Отсюда Майоль, озадаченный таким странным поведением горбуна, послал в Париж Юмбера за подкреплением, сам же, убедившись, что порученный ему объект наблюдения действительно заночевал, остался стеречь его, расположившись в общем зале того же заведения. Часом позже в Виль-д'Эвек Бежар был арестован.

Глава пятьдесят пятая

Что видно в телескоп

Друзья осторожно вывели ослабевшего великана, удрученного научным диспутом до глубины души.

– Я уже предлагал Портосу подняться наверх, – сказал Атос. – И повторяю свое предложение. Оттуда, должно быть, открывается великолепный вид на город.

Правда, Арамис?

– Вы не ошиблись, любезный Атос. Портос, там всегда царит свежий ветер, и вам сразу же станет лучше, – живо откликнулся Арамис.

– Мне уже полегчало. С той поры как мы выбрались оттуда, я слышу только ваши голоса, друзья мои.

– Тогда идем?

– Ведите нас, Арамис. Только вы способны разобраться в этих винтовых лестницах!

Атос с Портосом отважно доверились Арамису и вскоре были вознаграждены за это. Они оказались на колокольне монастырской церкви, небольшой, остроконечной готической колокольне, опиравшейся на точку пересечения свода и возносившейся так высоко, что человеку, стоявшему тут, открывался Париж как на ладони. Привычный к этой великолепной перспективе, угрюмый звонарь, поднимавшийся сюда каждый день, не мог оценить ее и насладиться возможностью ощутить себя парящим над Парижем, но трое друзей не могли не любоваться прекрасным видом. Густая сеть причудливо извивающихся улиц, прорезаемая двумя длинными параллелями главных сухопутных артерий Парижа – улицами Сен-Мартен и Сен-Дени, которые пересекали город с юга на север, раскинулась под ними. Крыши, печные трубы, фасады дворцов и особняков, озерца площадей, расплескавшиеся посреди столпотворения домов, домиков и домишек, остроконечные кровли, церковные шпили…

– Осторожнее, Портос! Не упадите вниз, – рассмеялся Арамис, уже не раз имевший возможность полюбоваться видом Парижа с монастырской колокольни и потому реагировавшим более сдержанно.

– Правда! Черт побери, было бы обидно, избегнув опасности посерьезнее, сломать себе шею в такой безобидной ситуации. Вдохнув полной грудью этот свежий воздух, я окончательно пришел к выводу, что науки губительны для здоровья, – посетовал Портос, ухватившись для прочности за какой-то шест или стержень.

– Эй, что это вы делаете, друг мой?! – вскричал Арамис, всплеснув руками.

– Разве вы не видите, держусь за эту штуку. Так легче сохранить равновесие, перегнувшись вниз.

– Заклинаю вас, Портос, отпустите ее скорее!

– Да что случилось?! Вы только что просили меня соблюдать осторожность, вот я и ухватился. Да успокойтесь же, Арамис, вы видите – я ее отпустил. Могу даже отойти в сторону от этой трубы на палке. Что это за штука? Насест для голубей?

– Это подзорная труба, которую прислал из Пизы в подарок отцу Мерсенну астроном Галилей.

Портос бросил на Арамиса умоляющий взгляд:

– Прошу вас, Арамис, не продолжайте, а то мне опять сделается худо.

Атос же, напротив, проявил интерес к теме и, подойдя к зрительной трубе, укрепленной на штативе, спросил:

– Если я правильно понял – это устройство позволяет патеру наблюдать в ясную ночь звездное небо?

– Совершенно верно.

– Значит, она увеличивает силу зрения? Приближает предметы?

– Да. Хотите взглянуть? Отец Мерсенн показывал мне Луну, это очень интересно. Сейчас, к сожалению, день, но если дождаться наступления темноты…

– Вы говорите – «к сожалению», Арамис! – воскликнул Атос, подойдя к телескопу и приникнув к окуляру. – А я скажу – «к счастью». Поистине великое изобретение!

Вот передо мной каменные химеры Собора Богоматери, так близко, что их, кажется, можно потрогать рукой!

– Преподобный Мерсенн объяснил мне, что труба увеличивает изображение почти в тридцать раз и за один экземпляр ее, посланный в подарок дожам, венецианский сенат тут же удвоил мессиру Галилею жалованье, – заметил Арамис.

Последние слова аббата, как и неподдельный интерес, проявленный к диковинному оптическому приспособлению Атосом, возымели действие и на Портоса. Он прислушался и подошел ближе.

– Послушайте, – выпалил он. – Да ведь Собор так далеко! Неужели так хорошо видно, Атос?

– Посмотрите сами. – И Атос уступил место у телескопа господину дю Валлону.

– Ax! – вскричал пораженный Портос.

Атос и Арамис не могли удержаться – оба расхохотались.

– О! – проговорил Портос, прильнув к окуляру. – Я не поверил вам, Арамис, но теперь сам вижу. О, вот и Лувр! Кареты на площади, всадники – словно игрушечные!

Поразительно. Знаете, что я вам скажу, венецианский сенат поскупился. Они сущие скряги – эти венецианские дожи!

Тысяча чертей! Да за такую вещь следовало бы не удвоить, а увеличить вчетверо жалованье этому господину Галилею.

– Узнаю вашу обычную щедрость, любезный Портос, – смеясь, ответил Арамис. – Не вы ли недавно ругательски ругали всех ученых, называя их книжными червями, и еще похуже. Я, право же, запамятовал, как именно…

– А теперь я вижу башню Сен-Жак, – продолжал Портос увлеченно. – Удивительно близко…

В этот момент на звонницу поднялся монах-звонарь. Он сначала с некоторым удивлением посмотрел на господ, рассматривающих город в зрительную трубу преподобного Мерсенна, но, видимо, вспомнив, что сегодня у этого достойного патера собирается научный кружок, лишь кивнул и потерял к ним интерес.

– Дело к полудню, брат д'Эрбле, – пояснил он Арамису, хотя тот и не нуждался в пояснениях. – Пора звонить и читать «Angelus». [23]

Атос, рассеянно слушавший слова молитвы, лишь иногда морщась, если монах проглатывал латинское окончание или путал падеж, перевел взгляд на восток. Монах ухватился за канат, деревянный ворот скрипнул, и медный колокол медленно, словно нехотя, начал раскачиваться в ответ на усилия человека. Монастырский колокол был невелик, а монах – здоровый малый. Он привык справляться один, без помощников. Медный котел колокола раскачивался все сильнее и сильнее. И вот наконец – первый удар медного языка о внутренние стенки. Звук его разнесся на полтора лье по всей округе. Атос вздрогнул и схватил Портоса за руку: