ДАртаньян в Бастилии - Николай Харин

– Было очень темно, ваше высокопреосвященство. Поэтому трудно было хорошенько рассмотреть их лица.

– И вы решили прибавить света, – язвительно сказал кардинал. – Конечно, для этого необходимо было поджечь дом! Кто они такие?!

– Один из них показался мне знакомым, он очень похож на дю Валлона, который служил в роте де Тревиля несколько лет назад под именем Портоса.

– Но дю Валлон оставил службу, не так ли?

– Так, ваше высокопреосвященство. Но второго такого трудно найти… Он походил на циклопа, метавшего целые глыбы!

– Допустим. А другой?

– Очень похож на графа де Ла Фер, известного в то же время под именем Атоса.

Кардинал застонал.

– Неужели я обречен всюду натыкаться на этих людей, – прошептал он. – Вас было много?

– Человек двадцать, считая патрульных солдат, ваше высокопреосвященство.

– И вы дали им уйти?

– Их забрала карета, запряженная четверкой.

– Что за карета?!

– Когда мы уже готовы были схватить их, неожиданно появилась карета, дверца открылась, они прыгнули внутрь, и карета умчалась, словно ее несли черти из пекла.

– Вы стали не в меру впечатлительны, Ла Удиньер, – желчно заметил кардинал. – Я позабочусь о том, чтобы вы избавились от этого недуга! Карета ведь не иголка. Ее можно разыскать. Отвечайте коротко и ясно. Что за карета?

Как выглядела? Какие кони? Кто правил?

– Я был далеко от того места, где она остановилась, ваше высокопреосвященство, потому не могу сказать определенно, – виновато проговорил де Кавуа.

– А вы, Ла Удиньер?

– Карета была обита голубым шелком, ваше высокопреосвященство. Довольно необычного оттенка. С белыми цветами. Лошади тоже приметные. Каурой масти. Кучер – невысокий, плотный пожилой человек в жемчужного цвета ливрее…

– Что ты несешь?! – воскликнул изумленный де Кавуа. – Это моя карета!

– Вот видите, – ядовито заметил кардинал. – Уже сыскался владелец.

– Но, ваше высокопреосвященство…

– Помнится, я обещал вам Бастилию, де Кавуа?

– Помилуйте, ваше…

– Пришло, черт побери, время исполнить обещание!

– Ваше высоко…

– А сейчас ступайте вон! Все вон! И позовите ко мне этого Бежара… черт, Перье или как его там еще.

Когда перепуганные до последней степени де Кавуа и Ла Удиньер на подгибающихся ногах покинули кабинет Ришелье, он закрыл глаза и пробормотал:

– Однако господин Морен со своим гороскопом не ошибся и на этот раз!

Глава пятьдесят третья

Камилла де Бриссар полагает, что, сведя знакомство с графом де Вардом, она сможет навести справки о прошлом шевалье д'Артаньяна

– Справедливость восторжествовала! Он сгорел, сгорел дотла! – воскликнула маркиза де Рамбулье, встречая Камиллу де Бриссар, когда та посетила ее на следующий день после описанных выше событий, завершившихся исчезновением Атоса, Портоса и верного Гримо из-под носа своих преследователей, а также полным уничтожением дома герцога де Шеврез, который так портил вид из окон Голубой залы маркизы. Как нетрудно догадаться, именно это событие и привело нашу Артенису в такое прекрасное расположение духа.

– Я думаю, это Господь наказал герцога за то, что он такой невежа и себялюбец, – убежденно сказала Камилла, воспитанная, как помнит читатель, в строгой кальвинистской вере.

– Хорошо, что этого склада больше нет и из окон снова виден прекрасный сад, – отвечала маркиза. – Можете себе представить, Камилла, вчера тут разыгралось целое сражение. Говорят, двое королевских мушкетеров, сопровождаемые своими слугами, забаррикадировались в доме герцога и устояли против целого полка гвардейцев кардинала, которые вдобавок прибегнули к помощи патрульных солдат.

Те разожгли костры вокруг дома, чтобы храбрецы задохнулись в дыму, огонь перекинулся на здание, а мушкетеры благополучно скрылись, уложив чуть ли не дюжину атакующих.

– Неужели такое возможно в наши дни! – воскликнула Камилла. – Мушкетеры просто герои.

Маркиза улыбнулась горячности девушки. Затем добавила другим тоном:

– К несчастью, мушкетеры также понесли потери.

Один из них, по-видимому, лишился своего слуги. Беднягу подобрали в саду неподалеку, и сейчас он лежит без памяти, а вокруг него хлопочет столько женщин, сколько их уместилось в комнате. Хотите взглянуть на этого смельчака?

Любопытная, как всякая женщина, Камилла тотчас же согласилась.

Внизу, в комнатах первого этажа, собрались, очевидно, все женщины отеля Рамбулье. Во всяком случае, так показалось Камилле – такой стоял вокруг шелест, производимый пышными юбками. А на тончайших, сияющих белизной фрисландских простынях распростерся недвижный Планше, пострадавший в бою и, видимо, находящийся в бессознательном состоянии.

Камилла взглянула на него. В первый момент она испугалась, увидев ссадины и громадный синяк, украшавший левую скулу бедняги. Но, приглядевшись, девушка поняла, что раны, полученные самоотверженным малым, не столь серьезны, что они уже промыты, тщательно обработаны и перевязаны, а сам страдалец несомненно когда-то встречался на ее жизненном пути.

Впрочем, сказав, что она испугалась, мы несколько погрешили против истины – Камилла просто отвыкла от ран, изнежилась за время жизни в Париже. В Ла-Рошели же ей не раз приходилось иметь дело с ранеными; и если о герцогине де Роган говорили, что она своим примером ободряла защитников мятежного города в период тяжелых испытаний, выпавших на долю этой непокорной цитадели кальвинизма, призывая стойко сносить тяготы осады и питаясь кониной, то «комендантская дочка» Камилла де Бриссар даже появлялась на городских стенах и знала о том, что такое свист пуль не понаслышке.

Камилла подошла поближе. И узнала Планше.

– Боже милостивый! Да это же слуга господина д'Артаньяна! – воскликнула она, не в силах сдержать свои чувства.

– О, вы знаете не только самого господина д'Артаньяна, но даже и его слугу? – лукаво проговорила маркиза, неслышно приблизившись сзади.

– О да! Это точно он, я не могла ошибиться, – взволнованно продолжала Камилла. – Значит, и господин д'Артаньян был там прошлой ночью. Верно, один из двух мушкетеров – это он!

– Но ведь господин Дезэссар говорит, что д'Артаньян в Бастилии, припомните, Камилла!

– Но ведь это его слуга!

– Это так. И все же…

– Я должна расспросить его, – порывисто произнесла Камилла.

– Но разве вы не видите, что он без чувств!

– Я буду ухаживать за ним! Я буду сидеть возле него.

И когда он придет в себя, быть может, сообщит что-то новое.

Маркиза была тронута этим открытым проявлением чувств, но поведение Камиллы настолько не соответствовало нормам светского салона, где любые сильные переживания считались отступлением от правил «хорошего тона», что она тотчас поспешила насмешливо добавить: