Кровавый век - Мирослав Попович

Пекин. Советская открытка, 1930-е годы

А между тем история Китая в XX ст. действительно прекрасно иллюстрирует непридуманный поход «мирового села» против Запада как «мирового города».

Начало XX века – это в первую очередь европейско-китайская война, которая получила название «восстание боксеров». Реально это была война под видом попытки последней маньчжурской династии возглавить народное движение против европейцев – «заморских дьяволов» – для искоренения чужеземных купцов и миссионеров. Взрыв негодования и дестабилизация, связанные с поражением восстания, привели к тому, что весь гнев обратился против маньчжурской династии, свержением которой, в свою очередь, начался период европеизации.

В 1905 г. Сунь Ятсен создал «Объединенный союз». В 1911 г. Союз организовал восстание на юге Китая. 1 января 1912 г. Сунь Ятсен торжественно въехал в Нанкин и был провозглашен президентом Китайской республики; в том же году им была основана партия Гоминьдан. Однако ему пришлось уступить генералу Юань Шикаю, а затем начался хаос, из которого Китай начал выходить только в середине 1920-х гг. с помощью СССР. В 1924 г. Сунь Ятсен решил пойти на союз с коммунистами. В 1924–1926 гг. войска южных республиканцев одержали решающие победы. В 1925 г. Сунь Ятсен умер, а в 1927-м его преемник Чан Кайши совершил антикоммунистический переворот. Только через двадцать два года коммунистические войска Мао Цзэдуна взяли реванш, но то уже была совсем другая победа совсем другого коммунизма.

Уже в конфликте вокруг восстания «боксеров» проявилось полное непонимание европейцами сути китайской проблемы. Готовность восставших вырезать посольства удивила европейцев и вызвала бессмысленную мстительность с их стороны.

Встреча с технологической цивилизацией для Китая и Японии состоялась почти одновременно – в середине XIX века, по инициативе европейских купцов.

На протяжении XIX века Китай воспринимал новации с запада, но это были почти исключительно отдельные новации в отрасли материальной культуры, которые приносились инженерами и купцами. Это в первую очередь железные дороги и телеграф, которые внедрялись на китайской территории исключительно благодаря настойчивости европейцев. Китайская цивилизация благодаря традиционным социальным механизмам поддерживала стабильность системы, охватывавшей колоссальную массу населения.

Япония в начале XX ст. восприняла технологическую сторону западной цивилизации и уже была готова самостоятельно конкурировать с Россией за жизненное пространство в Дальневосточном Приморье. Китай оказался намного более закрытым для влияний Запада.

Символом и опорой стабильности режима в Китае, как и везде в архаичных системах, до XX ст. была абсолютная власть вана – императора. Императора называли Сыном Неба, Премудрым правителем (по-монгольски «богдыханом»), Буддой наших дней, Владыкой, 10 000-летним владыкой, Наисвятейшим владыкой, Святым императором, Многоуважаемым или, чаще всего, Великим императором (хуанди); он сам называл себя гуа-жень («единственным человеком») или гуа-цзюнь («единственным государем»). Последнее значило, что другие государи мира – никакие не государи, а недоразумения, император владычествует над всей Поднебесной, только бледнолицые варвары этого просто не знают.

Фундаментальное идеологическое отношение – сакральное отношение государя и подчиненных. Государство и его воплощение – император – не нуждаются ни в какой идеологической санкции, ни в каком оправдании – каждый, кто сомневается в сакральной природе Сына Неба, неисправимый преступник.

В самых архаичных представлениях ван-император «кормил народ»: он не только считался хозяином всего имущества, всех земель и угодий, всего урожая, – и хотя собранный урожай не весь сдавали вану с последующим распределением между подчиненными, считалось, что он наделяет всем всех. Казенные, то есть непосредственно приналежащие вану угодья и производства имеют чрезвычайно давнюю историю.[330] В давние времена собственность вана и его управленческие функции относительно подвластных и их имущества просто не различались, с V ст. н. э. вся земля официально считалась государственной собственностью, а та, что была в распоряжении частных лиц, – наделом от вана.

Китайская властная система удивительным образом соединяет самые давние полушаманские культы с абстрактным культом государственности. В Китае полностью сохранились все атрибуты родового, кланового уклада – государственность их не только не вытеснила и не уничтожила, а, наоборот, охраняла и укрепляла. Сыновнее повиновение осталось основой властных отношений, чего никак не могли понять европейцы. В Китае власть как феномен основывается не на деньгах и не на религии – она хранит непосредственную связь с самым старым и самым чистым патерналистским отношением общества, отношением «отец – сын». Сам император представлялся в то же время отцом и матерью всех китайцев. Территориальные связи и отношения строятся по модели семейных, а власть вана-владыки воспроизводит на высшем уровне ничем не ограниченную власть отца.

Территориальные объединения дворов-семей имели свои алтари для жертвоприношений духу Земли – ше, так что наименьшие ше объединяли несколько десятков дворов, а главный ше находился во дворце императора. Если локальные культы хранили варварскую красочность и шаманский транс, то холодный и рассудительный культ Сына Неба абстрагировался от чувственности плебса и в сущности был политической религией или сакрализованной идеологией.

Китай сохранил в письменной системе 274 термина родства и способа образования сколь угодно сложных терминов для обозначения все более дальних родственников. Родовая система совсем не была разрушена при образовании государства. Культ предков оставался основой семейной обрядности, осуществляемой под руководством главы семьи.

Система ше отражала всю социальную систему с ее по-китайски строгой иерархией. Высшую административную единицу шен называют у нас провинцией, ее начальника – губернатором; несколько «провинций» могли быть под управлением наместника. Дальше шли «области» фу, «округа» чжоу и «волости» сянь. Главное заключалось в системе управления каждым домом, построенной по принципу круговой поруки. Каждый домовладелец имел заверенную печатью табличку, на которой отмечались номера и фамилии каждого члена семьи, отъезды и приезды каждого, а также приезды гостей и других чужаков. Десять домовладельцев имели ответственного «старосту таблицы» пайфу, десять пай – старосту цзя, десять цзя – начальника бао. Система в целом называлась баоцзя. Суть ее заключалась в том, что за совершенные преступления карали, в том числе смертью, всех членов семьи и всех членов пай, поскольку они считались виноватыми в недонесении. При этом, согласно конфуцианским правилам, за донос на отца смертью карали сына – хотя сын, как подданный, был обязан доносить.

Маньчжуры – этнические родственники тунгусов, которые населяют в настоящее время российский Дальний Восток; благодаря контактам с китайской цивилизацией численность маньчжуров (около 4 млн) значительно превышает численность всех других этносов тунгусской языковой группы. Высокие, узколицие тунгусоманьчжуры резко отличаются от жителей центрального и южного Китая.

В течение веков в Китае, как правило, стабильность социальных условий поддерживалась во время царствования одной династии, коллапс наступал в виде народных восстаний и завершался морями крови и установлением нового царства. В XVII ст. после разрушительной дестабилизации власть взяли маньчжуры, фактически приглашенные в Китай.

Сложилась ситуация, достаточно типичная для архаичных культур: властные структуры и, в первую очередь, войско оказываются под контролем чужестранцев, спаянных чувством этнической солидарности, презрения к униженным подчиненным и ощутимыми привилегиями. Господство последней династии Цинь («светлый», «ясный») было приблизительно таким же длительным, как и предыдущие, но оно было более стойким. Властная маньчжурская прослойка, чрезвычайно жестокая к китайцам, в то же время практически ассимилированная под влиянием местной культуры, стала, по сути, классом китайского общества. Таким образом, от маньчжурского гнета проигрывал каждый китаец в частности и выигрывали все китайцы в целом как нация, поскольку империя обеспечивала условия для существования режима, для рождения новых и новых членов семьи, для жизни, хотя для большинства – жизни впроголодь.

Сунь Ятсен и его жена Сун Цинлин