Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. - Владимир Топоров

Указанных примеров достаточно, чтобы признать правдоподобным или даже очевидным, что значения kasu и контексты, в которые kasu входит, не могут быть целиком объяснены из переводимого текста, во–первых, и что kasu обнаруживает в ряде ситуаций — как. бы «через голову» переводимого текста — более или менее надежную преемственность с и.-евр. *k'uen–to-. Отдельные контексты могут быть поняты как своего рода актуализация тех значений kasu и производных от него, которые были присущи его источнику — и.-евр. *k'uen–to-. Два примера, относящиеся к «прояснению» семантических мотивировок слова. Первый из них — Adj. compos, kakropu- kaswoneyum (214b2) «cum collectis praestantis», букв. — «у кого добродетель навалена», ср. krop-, В krаuр — "наваливать", "накапливать", "собирать", "скучивать" (A krop, В kraupе "куча", "масса", "навал" и т. п.) в связи с идеей набухания, возрастания, увеличения в и.-евр. *k'uen–to-. Показательно, что kakropu–kaswoneyum употребляется применительно к Будде. В указанном примере ka–kropu как бы оживляет утраченную внутреннюю форму соединенного с ним слова kaswone и отсылает к сходным формулам возрастания, цветения святости, известным христианской традиции. Второй пример бросает луч света на сам контекст «благости» (< «святости»), на сферу, в которой она проявляется. Ср. «восходящий» ряд: ote taprem lkalune, ote taprem kaswone, ote taprem parnore! (256a7 — «Maitreyasmiti–Nataka»), где выстраивается триада: вид (внешность, форма) — благость (благое дело) — блеск (сияние) [368], ср. далее о блеске–сиянии как форме проявления высшей благости–святости.

Этот второй пример в известной степени объясняет синестетическую природу благости(-святости), ее эстетический аспект, ее визуальные образцы. Тох. A kasu имеет отношение не только к тому, что хорошо, но и к тому, что приятно (хорошо) смотреть, что красиво, прекрасно: puintu (yarampat) l(к)atsi kaswe maskatar (17a5–6) «Through merits beauty is good to see» (cp. 16b3: Ikatsi kaswe rupavam) или tas репи (wra)som arampatyo kaknu lkatsi kaswe knanmune ats ma tasam taprem ats palkas… (5a2–3) «If moreover a person be provided with beauty, good to look at, (but) knowledge indeed be not his so merely does he appear» и далее (5a4) o tsekesipekesi pat arampat, изваянной или нарисованной красоте. Введение tseke и реке (и соответствующих видов красоты) в контекст kasu (соответственно — благости) отдаленно напоминает персонифицированные изображения святости в других традициях, например, так называемые святые образы (образа), одно из обозначений икон у русских.

Данные тохарского В также представляют существенный интерес в этом отношении, но пользование ими требует особой осторожности (поскольку в сочетаниях участвуем, как правило, не kwants-/: тох. A kasu/, a kartse, krent/: тох. A krant/). Но уже указанное соответствие типа тох. В kwantsa–palsko: тох. A kaswa paltsak позволяет, по аналогии, рассматривать как резерв и те тохарские В сочетания kartse, krent с обозначениями отмеченных объектов, которые в принципе соответствуют подобным же сочетаниям в тохарском А. Далее суммарно обозначаются основные типы этих сочетаний по тексту «Udanalankara»'ы.

Тох. В nem–kalywe (ср. Ud. 19b1) как обозначение славы (санскр. yasas), ср. тох. A nom–klyu, подкрепляется наличием Adj. nem klawisu (: А nom kalywats) применительно к Бхагаванту. Все три члена триады мысль — слово — дело определяются эпитетом kartse, krent (и даже kwants!). Помимо kwantsa–palsko, о благой мысли, ср. восстанавливаемое для 20b1 (ka)rtse r(е)к(і)/ и (kartse re)k(i) wewenu/, о хорошо сказанном слове — в характерном контексте, где оно противопоставлено (уо)lо (r)екі (20b3), плохо сказанному слову, приносящему путаницу, затруднения (ср. соответственно еm(р)rеm "истина", санскр. satya: waike "ложь", санскр. asatya (20b2), и kartse & yamor, о благом деле (деянии), ср. kartse–yami «благодетель» («Aranemi–Jataka» № 81, 27), kartse yamor yolo yamor (23b4, ср. 21a2) и др. По–видимому, существовали и полные варианты формулы, объединяющие все члены триады мысль — слово— дело. В частности, наличие такой формулы можно подозревать в сильно поврежденном фрагменте 7а8: — kektseh rekissana krenta. Если согласиться с конъектурой Зига и Зиглинга — (yamornta palsko) kektsen и далее, — то перед нами оказывается несколько трансформированный вариант триады, переводимый как «die guten (Taten) in (Geist), Korper und Worten…» (вместо «in Geist», может быть, лучше — «in Denken»).

Особенно характерно (и в этом отношении данные тохарских В текстов иногда богаче, чем данные текстов на тохарском А), что эпитет kartse, krent определяет всю сферу «благого» («святого»), высшие ценности буддизма, его идеалы. Благими оказываются люди (в частности, в противопоставлении недобродетельным) — yetwe sasantse pelke samanhe sotri krentantsо soylhe wewenu (33a2–3) «Der Schmuck der Lehre das Udana, das monchische Lehrbuch [ist] die Sattigung der Guten genannt», ср. также 5bl, 7b3, 15a5 = 17a6, 16a1, 23a2, 28a2, 30b2, 33a2, 50a8 и др.; особенно подробное описание добродетельных, благих людей дано в 23а6–7. Благое и монашество — kremnt samannemem (44b6). Благие те, кто ведет благую жизнь, ср.: aisaumyi ceu pallantar кrentо astrem sаиl sayencai wnolme (31a4–5) «[so] preisen ihn die Weisen als ein gutes, reines Leben lebendes Wesen» (cp. kremnt (s)au(l). 24b3). Благ Будда, благо его учение — «Колесо Закона» [ср. kremt–pelaiknesse, из собрания Петровского л. 1, 66, а также: krento pe(lai)kn(e) (15b6), pelaiknesse krent (30b3) и т. п., включая и ряд поврежденных мест — 26а1, 45а4, 50b6, ср. также 5а8–5b1 и т. п.], благи высказывания Будды (tu palkormem ce wena pudnakte slok krent ce (23a2) «Im Hinblick darauf sprach der Buddha diese gute Strophe»; (we)na slokrenta pudnakte (50a8) — или смысл и форма этих высказываний, ср.: [tu] palkormem pudnakte ce wena sloko anandemsco kremnt artha vyafnjanisa (23b7) «Im Hinblick darauf sprach der Buddha zu Ananda diese Strophe mit gutem Sinn und Ausdruck»), блага цель его учения (ср.: ytari aksawame nervamssai ris kartsai oktatsai klyo… (28a2) «Den Weg habe ich euch vorgetragen zur guten Nirvana–Stadt, den achtfachen, edlen…»).

Если тохарские примеры фиксируют крайнюю точку в распространении рефлексов и.-евр. *k'uen–to- на востоке, то германские данные, видимо, свидетельствуют о западных пределах локализации продолжений этой лексемы. Правда, все зависит от того, как объясняется этимология слов, подозреваемых в связи с указанным индоевропейским источником. Речь идет прежде всего о готск. hunsl, θυσία, "жертва", др.—англ. husl "алтарь", в христианском употреблении "причастие" (см. Keiser 1919, 1:54) и т. п., которые объясняются (и, нужно думать, совершенно правильно) в контексте и.-евр. *k'uen–to- [369], хотя конкретный вариант источника этих германских форм реконструируется разными учеными по–разному — *k'unslo-, *k'un–tlo-, *k'un–t–tlo (обзор точек зрения см. Feist 1939:277; Holthausen 1934:s.v.; 1948:s.v.; de Vries 1962:268 и др.). Не говоря о ряде старых этимологических объяснений, не выдержавших испытания временем, здесь стоит упомянуть два последних предложения. Одно из них связывает эти слова с готск. hansa σπείρα "толпа", "группа", "дружина"; πλήθος "множество"; др. — в.—нем. hansa (Tatian 200, 1; только в Асс.), ср. — н. — нем. hanse, hense, ср. — в.—нем. hans(e) (ср. ганза, ганзейский союз), др.—англ. hos "свита" (только в Instr. ср. mэezda hose, Beowulf 925) [370]. Некоторые немецкие говоры свидетельствуют важные семантические аспекты в истории соответствующего слова; ср. каринт. — швейц. hans "сбор", "подать", "налог" и "выпивка", "попойка", "праздник', на основании чего реконструируют основное значение — "товарищество", "сообщество", "группа людей", "Genossenschaft" («deren Merkmal wohl gemeinsam begangene Feste waren, die durch Zuschüsse der Mitglieder bestritten wurden» — de Vries 1956:1, 487). Характер такого объединения определяется совместным участием в языческом жертвоприношении, связанном с пролитием крови (Trier 1942:234). Из этого делают правдоподобное заключение о том, что герм. hansa первоначально обозначало «Opferbrüderschaft» или «Kultgemeinschaft» (ср. Güntert 1923:144–145; Crome 1924:115). Значение «причастие» в христианских текстах, как предполагают, имело в своей основе именно такую ситуацию языческого ритуала жертвоприношения, когда все братство вкушает ритуальную пищу. Хотя уже 60 лет назад было сделано другое предложение (см. далее) — связывать герм. hansa (готск. hansa и т. п.) с готск. — hinnan (ср. fra–hinnan и т. п. "хватать") и видеть в hansa исходное значение «Speisegemeinschaft» (Rooth 1926:108), строго говоря, ничто не мешает это hansa связывать с готск. hunsl "жертва" (ср. слав. *žьrtva: *žъrati и др.). Эта связь естественна и с фонетической и с семантической точек зрения, и если она все–таки вызвала известные сомнения у некоторых специалистов (ср. новое дополненное издание 1986 г. — Feist Н. 42 [S. 11], где hansa выводится из и.-евр. *k'ens-, о торжественной манере произношения, ср. лат. censeô, алб. them и т. п.), — то это нужно объяснять невниманием к тем смыслам, которые реализуются и вместе с тем актуализируются в ритуале жертвоприношения, и игнорированием огромного количества типологически сходных примеров, когда название жертвоприношения, участников его (жрецы) и самой жертвы кодируются одним и тем же общим элементом. Ср., например, др. — греч. ίερευς "жрец" и ιερά "жертва" и "жертвоприношение" при том, что ίερος обозначает и носителя святости («святого»). То же, по сути дела, соотношение наблюдается и в латинском: sacrificus, sacerdos и под. "жрец", sacrificium, sacrum "жертва", "жертвоприношение" при sacer "святой", "священный" и т. п. или в славянском: др. — рус., ц.–сл. святитель, священьникъ: святыни "sacrificium", "жертва": святый, святой и т. п.