Оружие победы - Василий Грабин

— Товарищ Сталин, это займет довольно много времени, — предупредил я.

— Ничего, дело стоящее, — ответил Сталин.

Стараясь быть по возможности более кратким и точным в формулировках, я рассказал о методах, которыми мы пользовались при создании УСВ (читателю они известны). Умолчал лишь о сотрудничестве конструкторов, технологов и производственников, рано было говорить об этом на таком представительном совещании.

Мое упоминание о том, что при проектировании и испытании опытного образца УСВ мы пользовались консультацией врача-физиолога, вызвало оживление в зале.

— Чем мог помочь врач? — спросил Сталин.

Мне пришлось дать подробные объяснения. Пушка, в сущности, это машина, процесс обслуживания которой аналогичен обслуживанию рабочим коллективом (бригадой) станка или другого механизма. Орудийный расчет — это и есть производственный коллектив, работающий с пушкой. При этом, в отличие от любого производства, орудийный расчет находится в сложнейших условиях — в разное время года, днем и ночью, под огнем врага. Каковы бы ни были условия, "производительность труда" расчета должна быть неизменно высокой. Наводчик, замковый, заряжающий, правильный и другие члены рабочей бригады, обслуживающей орудие, должны четко, точно и быстро выполнять все команды, выдерживать установленный режим огня. У прислуги очень много обязанностей при максимальном нервно-психическом напряжении. Поэтому удобство обслуживания — фактор чрезвычайно важный. Конструкция должна быть такова, чтобы приготовления к стрельбе и первые выстрелы не измотали людей, чтобы расчет мог сохранить высокую работоспособность на всем протяжении артподготовки, которая длится иногда по нескольку часов. Проверку конструкции орудия с этой точки зрения и производит врач-физиолог. Помощью опытного врача Льва Николаевича Александрова наше КБ пользуется уже много лет. Однажды, например, был случай, когда он забраковал нашу новую пушку и мы ее переделали. Это заставило нас привлекать врача к работе над пушкой как можно раньше — в начальных стадиях проектирования. Изготавливается специальный макет орудия, врач проводит на нем свои исследования и дает предварительные заключения и предложения, которые учитываются конструкторами. Так велась работа и над УСВ. Выносливость орудийного расчета специально проверялась при заводских испытаниях опытного образца, при этом нагрузку стрельбой увеличили сравнительно с требованиями ГАУ. Помощь врача-физиолога Александрова во многом способствовала тому, что наше орудие успешно выдержало напряженные испытания и скорострельность пушки не снижалась даже при длительной артподготовке.

Рассказывая о наиболее характерных особенностях работы над УСВ, я следил за реакцией аудитории. Слушали внимательно.

Когда я закончил, Кулик попросил у Молотова разрешения высказаться по поводу моего сообщения. Главным в его выступлении было то, что в пушке УСВ, по его убеждению, использовано всего 30, а не 50 процентов деталей от пушки Ф-22.

— Правительство следует информировать точно, — заключил Кулик.

Получив разрешение Молотова дать справку, я показал всем папку с документами и сказал:

— Могу назвать буквально все детали, которые использованы в новой пушке. Их ровно 50 процентов — ни больше ни меньше. Мне не известно, откуда маршал Кулик взял цифру 30 процентов. Эту цифру я категорически опровергаю.

К моему удивлению, Кулика поддержали еще несколько человек из ГАУ. Они настаивали на цифре 30 процентов. Я возражал.

Долго шла никчемная перепалка между мной и военными. Ее прекратил Сталин. Он сказал:

— Дело не в том, 30 или 50 процентов деталей использовал Грабин в новой пушке, а в том, что он на базе существующего образца создал новое, более совершенное орудие.

На этом заседание СТО закончилось.

2

С десятками и даже, пожалуй, с сотнями людей пришлось мне довольно близко познакомиться за годы работы руководителем КБ. Люди эти были самые разные — и по знаниям, и по должности, по-разному складывались мои отношения с ними. Решающими для меня были интересы дела, разумеется, так, как их понимало наше КБ. И потому я порой не мог относиться к человеку дружелюбно и доброжелательно, если считал взгляды этого человека ошибочными, не соответствующими современным требованиям к артиллерийским системам и перспективам развития нашей отечественной артиллерии. В вышестоящих учреждениях я отстаивал не просто личное мнение, а позицию большого квалифицированного конструкторского коллектива, и нашими оппонентами, как мог заметить читатель, чаще всего выступали заказчики пушек, в их числе заместитель наркома обороны, начальник Главного артиллерийского управления Наркомата обороны маршал Кулик и инспектор артиллерии Красной Армии комкор Воронов.

И с Григорием Ивановичем Куликом, и с Николаем Николаевичем Вороновым наши отношения складывались неоднозначно и отнюдь не безоблачно. Вероятно, это естественно, если люди занимаются одним, в сущности, делом, а придерживаются разных взглядов.

Несмотря на то, что Николай Николаевич Воронов возглавлял в предвоенные годы всю артиллерию РККА, а я был главным конструктором одного из многих КБ на рядовом оборонном заводе, обстоятельства иногда сталкивали нас, и не только по пушкам, создаваемым нашим КБ.

Как-то меня включили в правительственную комиссию по приему пушек, которые были закуплены у чехов. В составе этой комиссии был и Воронов. Однажды утром чуть ли не в первый день работы комиссии мы встретились с ним за завтраком. Он поинтересовался моим мнением о пушках.

— Мне трудно сейчас дать им оценку, — ответил я. — Прежде мне нужно ознакомиться с чертежами, но их почему-то не показывают.

— Зачем вам чертежи, когда имеется пушка в натуре? — удивился Николай Николаевич.

Мне пришлось объяснить ему, что "пушка в натуре" — это, как говорится, картинка, а мне нужно знать, что делается внутри. Для этого необходимо видеть чертежи.

— Хорошо, — согласился Воронов. — Завтра вы получите чертежи. Сколько времени на ознакомление вам потребуется?

— Постараюсь уложиться в один день, — ответил я. На другой день мне выделили комнату, принесли туда чертежи, и я приступил к ознакомлению с конструкцией. Просидел весь день и вечер. Мнение, сложившееся у меня, было не в пользу пушки. Когда мы с Вороновым встретились вновь, с ним был комиссар ГАУ Савченко. Как я понял, Воронов специально пригласил его, чтобы и он выслушал мои соображения о пушке.

— Ну, можете вы теперь дать оценку пушке? — спросил Воронов. — Какую оценку вы хотели бы услышать — подробно по агрегатам или общую?