Война за «Асгард» - Кирилл Бенедиктов

Несколько позже общительные специалисты из мнемохирургической службы, проводившие глубинную проверку личности нового сотрудника, объяснили Джеймсу, что, если бы он не удосужился заглянуть в ящики и не запомнил, что и в каком порядке там лежит, с мыслью о работе в Агентстве ему бы пришлось расстаться. Еще позже он узнал, что тест этот стар, как вся британская разведывательная служба, а миссис Форрестхилл неизменно оставляет новичков «на пять минут» в приемной, чтобы потом похихикать над ними в соседней комнате, оснащенной системой видеонаблюдения.

– Прекрасный день, Синтия. – Джеймс приблизился к конторке и положил на муаровую поверхность видеофона подарки – бамбуковый веер и изящную нефритовую фигурку зайца, сжимающего в лапах большой, причудливой формы пестик. – Это Лунный Заяц, он толчет в ступе траву бессмертия и, как говорят, дарит тем, кто ему по душе, невероятное здоровье. Надеюсь, ты ему понравишься.

– Хм, – с сомнением протянула миссис Форрестхилл, подозрительно вглядываясь в подарок. – Хорошо, что ты объяснил, чем он занимается, хотя я по-прежнему не вижу ступы... Надеюсь, для сэра Эдвина ты припас кое-что получше. Он сегодня в настроении получать подарки.

Ки-Брас поднял бровь, но ничего не спросил. Что-что, а подарок директору он приготовил.

– Сэр Эдвин приглашен сегодня во Дворец, – понизив голос, сообщила миссис Форрестхилл. – Ее Величество хочет поблагодарить его за операцию с «Гавриилом» – лично.

– Большая честь, – заметил Ки-Брас. – Его не к завтраку пригласили?

– Сэр Эдвин будет пить с Ее Величеством чай в пять часов. Но ты же понимаешь, дорогой мой, ему предстоит еще посетить визажиста, сменить костюм, приготовить речь...

– Разумеется, – прервал ее Ки-Брас. – Однако, прежде чем он укатит к визажисту, я должен с ним переговорить. И, честно говоря, я предпочел бы сделать это немедленно.

Синтия Форрестхилл работала в Агентстве со дня его основания, пережила трех Директоров и знала, когда распоряжение «никого не пускать» должно соблюдаться беспрекословно, а когда его можно с легким сердцем нарушить. Сейчас интуиция подсказывала ей, что для начальника Одиннадцатого отдела следует сделать исключение.

– Минуточку. – Ее пальцы коснулись сенсоров терминала. Ее разговор с Рочестером был неслышим Джеймсу, ибо велся при помощи тактильной почты, но быстрые движения пальцев подсказывали, что она о чем-то спорит с директором, очевидно, пытаясь убедить его принять Ки-Браса немедленно. Джеймс спокойно ждал, сцепив руки за спиной и перекатываясь с пятки на носок. – Можете отправляться в пасть льву, мистер Ки-Брас, шеф вас примет. Но имейте в виду – он разговаривает с какими-то важными шишками, и, кроме того, там сидит Гарольд.

– Почему все сегодня пытаются испортить мне настроение? – вздохнул Джеймс. Подмигнул миссис Форрестхилл, стремительно наклонился и чмокнул ее в мягкую, пахнущую пудрой щеку. Она немедленно стукнула его веером по скуле.

– Держите себя в руках, мистер Ки-Брас! Ваше поведение неприлично!

Начальник Одиннадцатого отдела улыбнулся с видом человека, отмочившего славную шутку, отчего глаза у него приобрели совершенно гражданское, доброе выражение, а на щеках обозначились едва заметные ямочки. Впрочем, когда он положил руку на бронзовую львиную голову, украшавшую ручку двери главного кабинета Агентства, по его лицу словно провели невидимым ластиком. К сэру Эдвину Рочестеру вошел хмурый, озабоченный свалившимися на его плечи проблемами профессионал.

Старый умник Адам Сноуфилд сказал однажды, что фирменный стиль Агентства можно определить как хронотопический эклектизм. Деймон Джилз потребовал с него десять евро в общую кассу, но Сноуфилд объяснил, что имел в виду всего лишь высокотехнологичное оборудование, противоестественным образом втиснутое в викторианские интерьеры Веллингтонских казарм. Кое-где такой эклектизм не слишком бросался в глаза – как, например, в случае с терминалом, вмонтированным в чиппендейловскую конторку миссис Форрестхилл. Однако кабинет Визиря был местом, где уши хронотопического эклектизма торчали из всех мало-мальски заметных щелей.

Больше всего кабинет походил на студию крупной телекомпании. Эллиптически изогнутый стол директора Агентства располагался на возвышении, к которому полагалось идти по голографической дорожке, мерцающей благородным темно-вишневым цветом. Умная дорожка, оснащенная невероятным количеством датчиков, считывала основные физические и психические параметры вошедшего и передавала информацию виртуальному секретарю хозяина кабинета. Ни один человек, ступивший на такую дорожку с преступными замыслами, не продвинулся бы дальше чем на два фута. Справа и слева от дорожки стояли высокие полупрозрачные кресла модной в последние пять лет модели «все в одном» – при необходимости такие седалища могли вырастить из себя небольшой стол, а также снабжались полным комплектом офисной аппаратуры. Над возвышением висела огромная голубоватая сфера – мультидисплейный терминал связи, предназначенный для проведения видеоконференций.

Весь этот суперсовременный антураж размещался в мрачноватом зале, использовавшемся в былые годы для фехтовальных тренировок господ гвардейцев. Стены и потолок, разумеется, очень тщательно отреставрировали, но общий архитектурный стиль остался тем же, что и двести лет назад. Кроме того, на стенах кабинета через небольшие промежутки висели портреты.

Настоящие, классической школы портреты – темные, в массивных золоченых рамах с вычурными завитками. Изображены на них были выдающиеся сыны Британии, в разное время отвечавшие за ее безопасность. Суровый Фрэнсис Уолсингам, блестящий генерал Джон Черчилль Мальборо, скромный адвокат Джон Терло, высокомерный Роберт Пиль... Даже неплохо разбиравшийся в английской истории Ки-Брас не мог с уверенностью назвать всех поименно. При этом последний портрет занял свое место на стене явно задолго до начала Второй мировой войны – по-видимому, позже традиция писать парадные портреты государственных деятелей понемногу сошла на нет.

«А старик неплохо смотрелся бы в компании этих динозавров, – в который раз подумал Джеймс, приближаясь по мерцающей винным цветом дорожке к серебристому столу директора. – Породистый профиль, тройной подбородок, густые брови... разве что бакенбардов не хватает».

Эдвин Рочестер, девятый граф Корнуолл, пока не обращал на него особенного внимания. Голубая полусфера над его головой переливалась мягким радужным светом – директор Агентства с кем-то беседовал. За противоположным концом стола сидел высокий, худой и стройный молодой человек в безупречном костюме-тройке от Харпера и Мосли – Гарольд Статхэм-Пэлтроу из Департамента внешних связей.