Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

28 августа. Из записок другого офицера:

«Подходим к деревне Карпювка. Идем спокойно в походной колонне. Вдруг неожиданно над нами разрываются две шрапнели, затем еще и еще… Роты сворачивают с дороги для перехода в строй по-взводно, а затем для размыкания рядов. В это время видим, как командир полка и весь штаб, т. е. человек 12 офицеров не менее, а за ними всевозможные ординарцы и вся команда конных разведчиков, полковая кавалерия, галопом проносятся в тыл, назад. Нельзя сказать, чтобы эта картина произвела хорошее впечатление и на офицеров, и на солдат. Всякий понимал, что не место штабу полка, да еще столь многочисленному, в передовой линии, на линии огня, но каждый чувствовал, что достоинство требовало от командира отходить шагом, с короткими остановками для напутственных слов людям, идущим в бой. Уже не говорю о том, что не отскачи по ошибке на несколько верст в тыл командир полка, он мог бы понять, что перед нами было шуточное артиллерийское прикрытие отхода и не ушел бы от нас столь безболезненно из-под самого нашего носа штаб австрийской армии».

В окопах Эттер почти никогда не показывался, но помню раз в апреле 15-го года, под Ломжей, он явился на мой участок, проходивший по совершенно разбитой деревне Комарово. От всей деревни остались только кое-где торчавшие печные трубы. Помню явился он вечером после ужина и по обыкновению с большой свитой. Участок был беспокойный. Немецкие линии от наших шагов на двести. Вместо того, чтобы прийти одному с адъютантом, прийти незаметно, всех обойти, поговорить с людьми, одним словом своим визитом принести пользу, вся компания ввалилась к нам так неумело, что немцы их сразу же заметили и открыли по нас жесточайшую артиллерийскую стрельбу, продолжавшуюся минут двадцать. Все эти двадцать минут визитеры стояли прижавшись носами к брустверу, а затем уже с большой осторожностью, и на этот раз по одиночке, отправились домой в тыл.

24 августа. Кщеновский лес. Записано со слов командира 5-ой роты капитана Николая Тавилдарова:

«В лесу идти было довольно погано. Помимо шрапнели он насквозь простреливался и ружейным огнем. Подлецы австрияки били сплошь разрывными пулями, которые щелкали по деревьям и разрываясь в мелкие кусочки, давали в сумерках синие огоньки. Когда я накануне спросил у пленного офицера, почему они нарушают постановление Гаагской конференции и стреляют разрывными пулями, он сначала стал клясться и божиться, что они этого не делают, но потом признался, что они употребляют их «в самом ограниченном количестве и исключительно для пристрелки». Врал подлец. Какая уж тут пристрелка в лесу… Да и мы сами у пленных и убитых находили целые подсумки разрывных. Их можно было узнать по синим ободкам на нуле. Так вот, эти подлые синие огоньки каждую секунду вспыхивали то здесь, то там. Я инстинктивно жался ближе к деревьям. Слева от нас шла 6-ая рота. Веселаго увидел меня, подошел поближе, поправил пенснэ и с плутоватой улыбкой кинул:

— Николай, ты очень тонкие деревья выбираешь… Ты норови потолще…

Я со всего размаху послал его к чорту. Наблюдавшие эту сцену окружающие чины, кажется, искренно веселились. Выйдя из лесу мы почти сразу же залегли и начали перебежки. Вдруг видим позади и справа от нас показывается пешая группа человек в шесть. Эттер, С — б, П — ов, и два ординарца. Ванечка почему-то в расстегнутом пальто на красной подкладке. Красные полы развеваются по ветру. Остановился около меня и спросил, где батальонный командир. Вешняков шел при 6-ой роте. Мне пришлось подняться. Нельзя же было в самом деле лежа отвечать стоящему рядом командиру полка. Такой прыти от всей этой штабной команды я признаться не ожидал».

Запись командующего 12-ой ротой. 9-го сентября. Взятие предмостного укрепления Кржешов.

«B атаку батальоны поднялись без видимого приказания свыше, как-то сами собой. Управление полком будто отсутствовало. Еще утром в деревне, из которой начали расходиться батальоны, мы продефилировали перед командиром полка. Но уже после занятия исходных для атаки позиций, связь со штабом полка порвалась и больше в этот день так и не восстановилась. Знаю это, так как в течение дня многократно на эту тему обменивался впечатлениями с командиром батальона. Эмблемой командира был полковник Г. Г. Тимрот, который сказал Зыкову, что не знает, где застрял штаб полка, и что он поэтому пристраивается к 3-му батальону. Все наступление до взятия нами Кржешова, Гр. Гр. совершенно один, без единого солдата связи, шел с первой линией 3-го батальона, спасая перед нашим лицом честь пропавшего командира.

12-ая рота составляла крайний левый фланг первой линии и теоретически поддерживала связь с 5-ой ротой, единственной из 2-го батальона еще не перешедшей реку Сан. 12-ая рота наступала по гребню, а вправо до горизонта виднелись двигавшиеся без остановки цепи, цепи и цепи… Весь полк наступал не задерживаясь, равняясь как на маневрах в Красном Селе, и впечатление от этого получалось как от бесконечного ряда волн морского прибоя. Чувствовалось, что такого прибоя никто остановить не в силах. Уже подходя к гласису крепостного вала, ожидая с минуты на минуту, что австрийцы откроют огонь в упор, рота ускорила шаг и скорее бежала чем шла. Чтобы дать верное направление штыковому удару, я сильно оторвался от роты и шел шагах в 50 впереди. Я пересекал глубокий сухой ров, лежавший перед бруствером и в этот момент между мной и ротой что-то разорвалось со страшным грохотом и столбом черного дыма, причем меня поразило отсутствие звука падения снаряда. Только несколько мгновений позже я сообразил, что это взорвался фугас. Перебегая, я повидимому задел провод фугаса, но успел проскочить до взрыва. Рота же еще в ров не спускалась и благодаря этой случайности ни один человек у нас от этой мины не пострадал. Через несколько секунд мы уже выгоняли на бруствер человек двести австрийцев, сдавшихся при нашем появлении. Помню их удивление, когда я на приличном немецком языке вызвал их старшего и приказал ему построить пленных. Дошли до сожженного моста, полюбовались на реку Сан и начали располагаться на ночлег в Кржешове, зная, что 2-ой батальон нас охраняет, окапывая тет-де-пон на том берегу Сана.

В это время Зыкова разыскивает конный ординарец из штаба полка, и передает письменное приказание командира полка батальону стать на ночлег в такой-то деревне, где-то на линии, с которой рано утром мы начали расхождение батальонов, выставив усиленное сторожевое охранение в сторону Кржешова, «занятого неприятелем». Зыков в недоумении. Ночь уже наступила, в двух шагах перед собою ничего не видно, а до штаба полка, по словам ординарца, не меньше 10 верст. Зыков вошел в какой-то дом писать донесение командиру полка. Я с несколькими чинами оставался посреди местечковой площади, ожидая размещения роты по квартирам. В это время на меня натыкается группа всадников. Во главе с трудом узнаю начальника дивизии генерала Олохова. На его окрик докладываю, что перед ним командующий 12-ой ротой Семёновского полка.