100 великих литературных героев - Виктор Еремин

Цари в сказе не являются конкретными личностями, но представляют собой очищенные от нюансов олицетворения типов власти, присущих России, – низкопоклонства перед Европейским миром (Александр I) и так называемого патриотического начала (Николай I). Это противоречивое состояние отечественной власти сложилось еще во времена Русской смуты начала XVII в. и развивается по сей день в полном соответствии с биологическими законами, а именно с законом Адельберта фон Шамиссо о чередовании поколений.

Закон Шамиссо прямо указывает на то, что оба типа власти имеют один родовой корень и, следовательно, мало чем отличаются друг от друга по внутренней сути. От левши-народа им надо только одно – исполнения их желаний и покорности. А разница их лишь в том, что западники презирают народ изначально, полагая его ущербным и ни к чему не пригодным, а патриоты не прочь поощрить доверчивых радетелей за Отечество и попользовать их в полной мере к своей выгоде.

Талант левши и его сотоварищей мало значим в сказе, хотя именно на него постоянно упирает литературная критика. Ну, сделали без мелкоскопа малюсенькие подковки и сосем малюсенькие гвоздики. Ну, подковали и испортили механическую блоху. Дальше что? Кому нужен талант, пущенный волей власти на бессмыслицу? Фактически не состоявшийся?

Истинно грандиозным и значимым для нас в левше и его товарищах является патриотизм работников, рожденный не из благополучной сытой и богатой жизни, не из призывов, агиток и поучений и тем более не из «материальных стимулов», а из естественной природной потребности народа любить и защищать свою родину, быть готовым, как Христос, положить живот за други своя. Именно на этом паразитирует в сказе власть, с одной стороны, присваивая себе деяния и достижения народа, а с другой – отказывая ему в благодарности и праве жить достойно: народу положено быть патриотом и государственником, куда он от власти денется, он без нее не выживет, а потому все от нее вытерпит и еще восхвалять за малейшую подачку станет. Недаром наиболее прозорливые ученые-историки постоянно повторяют, что со времен церковного раскола середины XVII в. народ в России живет сам по себе, а власть пыжится сама по себе, а единство их – сладенькая выдумка интеллигентской обслуги властителей.

Парадоксально, но доброе слово о левше было сказано только англичанами: «У него хоть и шуба овечкина, да душа человечкина». И здесь приходится признать, что многолетнее смакование литературной критикой противопоставления в сказе русских и англичан – заблуждение. Его не существует, потому что англичан как таковых там нет. Лескову нужен был образ народа-идеала, некоей «народной Утопии», чтобы на контрасте с ней ярче показать трагедию российского народа. Такой Утопией он назначил Англию, к реальной жизни никакого отношения не имеющую.

Впрочем, сказ можно назвать добрым словом Лескова об английском народе, поскольку если исходить из романов того же Чарльза Диккенса, к нему национальная власть относилась еще гаже и подлее, чем императорская власть к российскому народу. Зато Николай Семенович возвеличил английский народ, представив его талантливым, добросердечным и достойным всяческого уважения.

Парадоксально, но забитый неграмотный левша больше ратует за национальные и государственные интересы России, чем императоры и их вельможи! В то время как левша-народ беспокоится о своей стране, о судьбах братьев и детей своих, у императорских вельмож свои заботы – о собственном спокойствии и благополучии, ради которых они предают Отечество на растерзание врагу и множество маленьких великих людей на раннюю смерть. Ведь именно последние, искренне защищая Родину, неизбежно защитили сытое процветание и богатства «чертовых кукол», как позднее определил Николай Семенович все тех же вельмож. Не зря приобрела второй смысл знаменитая фраза поэта Сэмюэля Джонсона (1709–1784): «Патриотизм – последнее прибежище негодяя». [293]

Левша фактически был убит российской аристократией и бюрократией. Одни отправили безграмотного мужика в Англию для похвальбы, но не удосужились снабдить «тугаментом» – зачем какому-то левше документы? – а другие даже разбираться не стали, отчего у мужика с драными волосьями документа нет, сразу отволокли его в квартал, где «ненароком» или «на всякий случай» «уронили затылком о паратет», по причине чего левша стал не жилец – «у него затылок о паратет раскололся». Дальше больше: не то что лечить, последнее слово его, столь важное для будущего России, никто слушать не пожелал! Вот ответ и на убийство Александра II, и на причины русской революции, и на будущее постсоветской России… Все это результаты паразитизма власть имущих на народном патриотизме, который не бесконечен и в конце концов вынужден искать выход в поиске более разумных властителей.

Мiръ

Эта история, более похожая на анекдот, случилась в конце брежневской эпохи. В читальный зал одной из московских библиотек пришел молодой человек из породы комсомольских вожаков, грядущих хватких вождей рыночных преобразований, и важно спросил у растерявшейся библиотекарши:

– Скажите, где я могу познакомиться с тем, как отреагировал Лев Толстой на статью Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции».

Подвернувшийся в этот момент писатель А.С. Старостин не удержался и ляпнул во внезапно наступившей тишине:

– Да с. л Лев Николаевич на то, что написал о нем какой-то Ленин…

Сам Старостин статью эту никогда не читал и не мог подозревать, что своим выпадом лишь подтвердил ряд ее идей о российской интеллигенции. Через пятнадцать лет он в соавторстве с Л.Н. Васильевой написал и издал под псевдонимом Василий Старой нашумевшее в свое время продолжение романа «Война и мир» – «Пьер и Наташа». [294] По понятным причинам книга все той же интеллигенцией была принята в штыки и, надо сказать, совершено несправедливо.

Мы же отметим, что авторы «Пьера и Наташи» искренне полагали, что в течение нескольких десятилетий силой навязывавшиеся в школе произведения В.И. Ленина не имеют никакой интеллектуальной или духовной ценности, а потому и не учли в работе над своим романом целый ряд весьма полезных наблюдений вождя пролетариата. В протестном интеллигентском азарте они даже не задумались над тем, что отказывают в разумности единственной в мировой истории личности, сумевшей в течение лишь четырех лет своей жизни навечно и коренным образом перевернуть судьбы не отдельного народа, не отдельного сообщества, но всего человечества в целом! Впрочем, слишком многие не понимают этого даже сейчас, когда болезнь интеллигентской глупости в отношении большевиков начинает потихоньку излечиваться.

Именно Ленин дал самую четкую, самую яркую характеристику метущейся бесприютной душе великого писателя. Дал ее, безусловно, с классовых и антирелигиозных позиций, что несколько отвращает. Но не привести ее в этой статье невозможно, поскольку иначе дальнейшие рассуждения о героях произведений Толстого будут неосновательными. Итак, Ленин о Льве Николаевиче в год 80-летнего юбилея великого писателя:

«С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны – помещик, юродствующий во Христе.

С одной стороны, замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, – с другой стороны, “толстовец”, т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: “я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками”.

С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, – юродивая проповедь “непротивления злу” насилием.

С одной стороны, самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок; – с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление поставить на место попов по казенной должности – попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине:

Ты и убогая, ты и обильная,

Ты и могучая, ты и бессильная —

Матушка Русь!» [295]

Читаешь и за голову хватаешься: все, все, все сказано о современной России! И о том неопрятном явлении, которое ныне называется российской интеллигенцией.

Но обратимся к великому писателю.

Лев Николаевич Толстой родился в 1828 г.

Родители будущего писателя умерли рано, и воспитанием детей занималась их дальняя родственница Татьяна Александровна Ергольская (1792–1874). Официальными опекуншами малолетних Толстых были их высокородные тетки – сестры отца: вначале «богомолка-отшельница» графиня Александра Ильинична Остен-Сакен (1795–1841), а после ее смерти – легкомысленная, веселая Пелагея Ильинична Юшкова (1797–1875). Как известно, начальный период своей жизни Лев Николаевич подробно описал в трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность». Но мы будем помнить, что, видимо, именно в эти годы, под сильнейшим влиянием столь разноречивых, столь диаметрально противоположных характерами женщин и сформировалась личность гения. Миру была явлена наидобродетельнейшая глубоко порочная душа. Именно в этом весь Толстой!