«Жажду бури…» Воспоминания, дневник. Том 1 - Василий Васильевич Водовозов

эти годы. Несколько позднее, в 1906 г., узнав от меня, что я должен для дополнительных томов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона написать статью об «Освобождении», журнале, и Союзе освобождения, он просил меня прислать ему их корректуру и выражал готовность дать свои указания и поправки. Я, разумеется, был рад этому предложению. Но когда корректура вернулась ко мне, побывав в его руках, то обе статьи оказались переделанными до неузнаваемости с целью доказать, что журнал «Освобождение» был верен себе с первого до последнего номера, являясь все время органом умеренного буржуазного либерализма, решительно враждебного социализму. Конечно, я не мог принять этих поправок, и статьи появились в их первоначальной редакции908.

Распространяя свое толкование психики Струве на его прошлое, я нашел в нем объяснение его перехода от ортодоксального марксизма к берштейнианству и затем к радикализму «Освобождения». Струве вместе с Туган-Барановским явились первыми легальными, но боевыми провозвестниками марксизма909 910 и зачинателями социал-демократической партии. Но вот налево от них появился Ленин. Первая (сколько-нибудь значительная) статья Ленина была направлена против Струве и была (в первоначальной редакции) озаглавлена «Буржуазное отражение марксизма в русской литературе»911. В ней доказывалось, что Струве есть идеолог начинающей поднимать голову буржуазии, которой в настоящий исторический момент выгодно вооружить рабочий класс против царизма и которая поэтому рядится в мантию социал-демократизма.

Статья, как все произведения Ленина, была написана хлестко, талантливо, зло и даже злобно, но вместе с тем она была переполнена передержками и вообще недобросовестна. Она была предназначена для марксистского сборника, издававшегося под редакцией того же самого Струве, Туган-Барановского и Потресова, и потому от Струве требовался значительный запас беспристрастия, чтобы ее принять. На это беспристрастия у него хватило, но не хватило на то, чтобы принять ее в неизменном виде, и он потребовал некоторых смягчений и перемены заглавия, что было совершенно бесполезно, так как основная идея статьи, сформулированная в ее заглавии, совершенно отчетливо выступала из всего ее содержания, даже после смягчений. (Эту историю с переменой заглавия мне рассказывал сам Струве, и даже несколько раз, считая свое поведение вполне правильным.) Под измененным заглавием статья была набрана, но света своевременно не увидела912 913, так как сборник был сожжен цензурой914.

Впоследствии социал-демократы, особенно большевики, охотно указывали на эту статью как на доказательство замечательной прозорливости Ленина, усмотревшего в первой же печатной работе Струве то, чего не заметил в ней сам проницательный Плеханов, вполне сочувственно ее приветствовавший, и правильно предсказавшего жизненную дорогу Струве915. Я думаю, что большевики в этом случае неправы: Ленин не усмотрел в книге Струве то, что в ней было, а приписал ей то, чего в ней не было, и этим толкнул Струве на ту дорогу, по которой тогда он еще не шел.

Думаю, что и впоследствии от умеренного кадетизма до своей великодержавности916, до восторгов перед стилистическими достоинствами Свода законов917 Струве дошел в полемическом задоре. Неизбежным последствием прошлого было то, что после революции 1917 г., в эмиграции, Струве оказался в лагере сравнительно умеренных монархистов (сторонников [великого князя] Николая Николаевича) и редактором «Возрождения». В редакции «Возрождения» у него произошел конфликт. Закулисную сторону дела я не знаю, знаю только то, что было напечатано, то есть очень немногое и, главное, касающееся только внешней, личной стороны дела, но не принципиальной918. Теперь (1929 г.) Струве занимает позицию несколько более левую, чем он занимал в «Возрождении», и усиленно подчеркивает свое нежелание реставрации прошлых имущественных отношений, да и монархизм свой куда-то спрятал. Очень вероятно, что нападки на него за левизну, исходящие от крайних правых, толкнули его действительно налево, хотя на этот раз, вероятно, главную роль сыграли нападки устные, а не печатные. И мне представляется очень возможным, что он и впредь будет теперь эволюционировать налево (конечно, если для этого будут благоприятные условия в виде ругани справа), и я не очень удивился бы, если бы в конце концов, подвигаясь от отрицания реставрации имущественных отношений к отрицанию революционных путей борьбы с большевиками, дошел бы до… большевизма, как подобным путем он в свое время дошел до царизма. Конечно, для этого нужно продолжительное время, а таким, вероятно, не располагает уже ни он, ни большевичий строй (ни тем более я в качестве наблюдателя этого процесса)919.

После Штутгарта и съезда на берегах Боденского озера я опять ездил по Германии, вернувшись к своей задаче изучения ее политических партий, а поздней осенью того же 1903 г. очутился в Дрездене, где в это время происходил партейтаг немецкой социал-демократии920. Там, за трудностью отыскать в гостинице свободную комнату, я обратился с просьбой помочь мне в этом в немецкий социал-демократический организационный комитет (который оказывал соответственные услуги не только членам конгресса, но и представителям прессы), и мне отвели одну комнату вместе с членом конгресса Отто Брауном. Само собой разумеется, что, живя в течение 10 дней в одной комнате с человеком, я с ним довольно близко познакомился, но после партейтага настолько потерял его из вида, что решительно не знаю, тот ли это Отто Браун, который после революции был прусским премьером, или какой-нибудь другой.

В Дрезден приехал и Струве, интерес которого, и не только интерес, но и сочувствие к подобным явлениям в германской жизни, был достаточно глубок, чтобы не пропускать их. Во время обедов и ужинов в перерыве между заседаниями мы с ним обыкновенно вместе попадали в одну из двух друг другу враждебных компаний: или ту, где был Адольф Браун (левый, в нынешнем 1929 г. умерший), или ту, где центром был Бернштейн, лидер правого фланга.

Этот партейтаг был ареной очень ожесточенной борьбы между двумя флангами немецкой социал-демократии. Если память меня не обманывает, то это был первый партейтаг, на котором мог лично появиться Бернштейн после долголетнего своего пребывания в эмиграции, тогда как на предыдущих партейтагах господствовал только его дух. Но в противоположность партейтагу Штутгартскому 1898 г., на котором я тоже присутствовал и на котором впервые тогда начавшаяся борьба между ортодоксальным и берштейнианским марксизмом велась в форме прений по общим принципам, здесь она велась в форме сведения личных счетов. Бернштейнианцы извлекли несколько не особенно красивых фактов из прошлого одного из видных лидеров левого фланга, Меринга, и с наслаждением перемывали его грязное белье. Главным их козырем была одна старая (1876 или 1877 г.) статья Меринга, когда он поссорился с социал-демократической партией и ушел из нее (после пребывания в ней)