Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Закуски предлагаются в изобилии, и я с ними, как обычно, обмениваюсь пантомимическими объяснениями. Некоторые из них почтили этот радостный случай щедрыми возлияниями горячительных напитков и уже невеселе. Музыкальные члены великой семьи пронизывают атмосферу игрой на струнных инструментов, в то время как некоторые другие, вдохновленные обильными дозами ракии и неправильно истолковывая талант Терпсихоры, дико скачут по шатру.
Эти люди приглашают меня остаться с ними до завтра, но, конечно, я извиняюсь и, проведя очень приятный час в их компании, отправляюсь в путь.
Страна превращается в холмистое плато, которое повсеместно возделывается, так, как это принято в азиатской Турции. По этой высокогорной равнине разбросаны несколько черкесских деревень. Большинство из них далеко от моей дороги, но встречается много всадников. Они ездят на самых прекрасных животных в стране, и, естественно, возникает вопрос, как им удается так хорошо одеваться и ездить в седле, в то время как обноски, нищета и крохотные ослы кажутся почти универсальным правилом среди их соседей.
Черкесы проявляют больше интереса к моим сугубо личным делам — русский я или англичанин, куда я направляюсь и т. д. - и меньше интересуются велосипедом, чем турки или армяне, и в целом, кажутся более сдержанными. Я стараюсь разговаривать с ними как можно меньше, ограничиваясь тем, что говорю им, что я англичанин, а не русский, и отвечаю «Turkchi binmus» (я не понимаю) на все остальные вопросы. Они так смотрят на мое снаряжение, что создается впечатление, что им не интересно знать куда и зачем я еду, и я опасаюсь, что их цель - выяснить, где втроем или вчетвером они могут «увидеть меня позже».
Я вижу не много черкесских женщин. Те немногие, к которым я подхожу достаточно близко, чтобы рассмотреть, все имеют более или менее приятные светлые лица, красивых женщин. У многих голубые глаза, что очень редко встречается среди их соседей. Мужчины в среднем столь же красивы, как и женщины, и у них есть своеобразное выражение бесстрашия на лицах, которое сразу отличает их от турков или армян. Они похожи на людей, которые не колеблясь, предпримут любую выходку, которую они чувствуют для себя посильной, ради разбоя. Однако они очень похожи на своих соседей в одном отношении: те из них, которые проявляют большой интерес к моей необычной одежде, находят ее совершенно за пределами их понимания; велосипед - это гордиев узел, слишком сложный для того, чтобы их полуцивилизованные умы могли его распутать, и среди них нет александров, которые могли бы подумать о том, чтобы его разрубить. Прежде чем они оправлялись от своего первого удивления, я предпочитал исчезнуть.
Дорога, по большей части, продолжается до двух часов дня, когда я прибываю в гористую местность скальных хребтов, покрытую преимущественно кустарником. Достигнув вершины одного из этих хребтов, я наблюдаю на некотором расстоянии впереди, нечто, что кажется огромным полем капусты, простирающееся в северо-восточном направлении почти до горизонта. Вид представляет поразительный внешний вид больших компактных кочанов капусты, густо усеянных хорошо возделанным участком чистого черного суглинка, окруженного со всех сторон скалистыми, необрабатываемыми лесными массивами. Пятнадцать минут спустя я прокладываю себе путь через это «культивируемое поле», которое, при ближайшем рассмотрении, оказывается гладким слоем лавы, а «капуста» - ни больше, ни меньше, чем валуны единообразной однородности. И что не менее любопытно, все они покрыты мхом, в то время как вулканическое русло, на котором они лежат, совершенно голое. За пределами этой удивительной области местность продолжает оставаться дикой и гористой, без жилья рядом с дорогой. И так продолжается до тех пор, пока через какое-то время не наступают сумерки, когда я не вышел на несколько разбросанных пшеничных полей. Бегущие собаки на расстоянии указывают на присутствие где-то недалеко деревни. Но имея много хлеба, которым я могу поужинать, я снова предпочитаю этой ночью изучать астрономию за пшеничной скирдой. Сегодня славная лунная ночь, но высота местности здесь не менее шести тысяч футов, и зябкость атмосферы, уже очевидная, не сулит комфортной ночи. Однако тут я едва ли могу ожидать, что меня побеспокоит что-то, кроме атмосферных условий. Я свернулся в своей палатке, а не под ней, и заснул столь быстро, как это обычно делают люди, дремлющие в таких неблагоприятных условиях. Около одиннадцати часов неземной скрип приближающихся местных араб пробуждает меня из моего сонного состояния. Судя по звукам, они, кажется, довольно далеко от моей позиции, и не желая добровольно раскрывать свое присутствие, я просто молчу и слушаю. Вскоре становится очевидным, что они представляют собой группу жителей деревни, которые под лунным светом нагружают свои буйволиные арбы этими самыми снопами пшеницы.
Одна из повозок сейчас приближается к снопу, который скрывает моё лежащее тело, и где бледные лунные лучи кокетливо оглядывают никелированные части моего велосипеда, делая его заметной изюминкой для их внимания. Надеясь, что арба может пройти мимо, и что мое присутствие может ускользнуть от внимания погонщика, я не решаюсь раскрыться. Но арба останавливается, и я наблюдаю испуганное выражение лица погонщика, когда он внезапно осознает присутствие странных, сверхъестественных объектов. В тот же момент я встаю в своем покрывале, похожем на саван. Человек издает дикий вопль и, покидая арбу, исчезает, как олень, в направлении своих спутников. Это не самая приятная ситуация, в которой можно оказаться. Если бы я смело приблизился к ним, эти люди, не имея возможности выяснить в лунном свете что я такое, с большой вероятностью стали бы стрелять в меня из своего огнестрельного оружия. Если, напротив, я остаюсь под прикрытием, они могли бы также для начала открыть пальбу, прежде чем решиться приблизиться к покинутым буйволам, которые самодовольно жуют жвачку на том месте, откуда убежал их трусливый погонщик.
В сложившихся обстоятельствах я решил, что лучше всего отправиться в путь, оставив им самим делать выводы о том, являюсь ли я самим Шайтаном или просто обычным, безобидным пугалом. Но, когда я собирал мои пожитки, один героический человек решился
