Джихад. Экспансия и закат исламизма - Жиль Кепель

Во второй половине 90-х годов интеллектуалы-исламисты — по примеру Эфенди, Аниса, а также 40-летних «Братьев-мусульман», попытавшихся в 1995 году создать в Египте партию «Хизб аль-Васат», «умеренных» лидеров турецкой партии «Рефах», возглавивших после 1997 года партию «Фазилет», и многих других — начали замечать, что политическая идеология движения заводит их в тупик. Это проявлялось в различных формах: неконтролируемом (в Алжире и Египте) или неэффективном (в Палестине) насилии; захвате власти с последующим политическим и экономическим крахом страны (Судан и Афганистан); межконфессиональной гражданской войне (Пакистан); прислуживании диктатуре и потери морального кредита (Малайзия при Махатхире и Индонезия при Сухарто); неспособности выполнять властные функции в составе правительственной коалиции (Турция и Иордания). К этому следовало бы добавить и провал иранского режима, не оправдавшего грандиозных надежд, порожденных революцией по всему мусульманскому миру.

Именно в свете всех этих поражений, как нам представляется, и следует искать объяснение новой ориентации, выбранной теми нынешними и бывшими активистами исламистского движения, которые, говоря ныне о демократии и правах человека, ищут общий язык со светскими средними классами. В этих кругах забыли о радикальной идеологии в том виде, в каком она выражена у Кутба, Маудуди и Хомейни — от этих имен теперь отмежевываются. Здесь ужасаются «джихадистско-салафитскому» учению, созданному в лагерях Афганистана, и прославляют «демократическую сущность ислама». Сталкиваясь с авторитарными или полицейскими режимами, эти круги выступают в защиту свободы личности, борясь рука об руку со светскими демократами. Ношение платка в государственных учреждениях, где это запрещено, рассматривается уже не как соблюдение шариатской нормы, но как «[суверенное] право человека» (женщины), свободное волеизъявление личности, такое же, как и всякое другое.[501]

Об этих усилиях достаточно наглядно свидетельствует бюллетень «Ислам XXI», который имеет свою сеть интернет-сайтов,[502] рассылает корреспонденцию по электронной почте и проводит коллоквиумы. Базируясь в «Лондонистане», он регулярно предоставляет слово — на арабском и английском языках — таким интеллектуалам, как тунисец Ганнуши, Эфенди, и многим другим их коллегам от Магриба до Юго-Восточной Азии. В феврале 1999 года журнал предложил выработать «хартию для исламистов», выдвигавшую на первый план проблемы «гражданского общества, прав женщин, права на инакомыслие и необходимость просвещенной интерпретации религии». В передовице было выражено сожаление, что «за прошедшие десятилетия исламисты, как и другие политические деятели, ставили своей целью завоевание государственной власти. Опыт оказался слишком дорогостоящим и редко дававшим положительный результат. Более того, захват власти не решал проблем и мог явиться серьезной помехой для реализации исламистского проекта в целом».[503] В следующем выпуске бюллетеня статья под заголовком «Исламизм, плюрализм и гражданское общество» развивала эту тему, приводя в подкрепление цитаты из Токвилля. Гражданское общество как средство противодействия деспотизму представлялось здесь в качестве панацеи от всех проблем современного мусульманского мира — в пику «ориенталистам, которые продолжали утверждать, что ислам и демократия несовместимы (…), и которых, по иронии судьбы, в этом поддерживало малочисленное, но крикливое меньшинство исламистских деятелей, заявлявших, что демократическим ценностям нет места в исламе».[504]

За пределами «Лондонистана» подобные взгляды разделяются многочисленными студенческими исламистскими группами и вышедшими из этой среды проповедниками Европы и США. Во франкоговорящем мире видным сторонником этих идей является проживающий в Женеве харизматический оратор Тарик Рамадан, внук Хасана аль-Банны, основателя организации «Братья-мусульмане», и сын Сайда Рамадана, осевшего в Женеве и являющегося главным «связным» международного движения, выросшего из «Братства». Отвергая всякую логику конфронтации с Западом, он видит в европейской демократии способ защиты от деспотизма, царящего в большинстве мусульманских стран, и призывает своих последователей в полную меру пользоваться правами, которые им предоставляет гражданство. Будучи швейцарским подданным, он стремится зарекомендовать себя как интеллектуал среди французской профессуры и в издательских кругах. Он является автором книги, вышедшей в одном из парижских католических изданий, предисловие к которой написано знаменитым журналистом — поборником идей тьер-мондизма, выходцем из семьи коммунистов.[505] Заветное желание Тарика Рамадана — добиться, чтобы за исламистами признали право быть неотъемлемой частью демократического пейзажа. Он хочет придать легитимность их выступлениям, избавив их от любой ассоциации с радикальными группами или лицами, перешедшими к насилию, наподобие тех, кто в 1995 году участвовал в «войне против Франции» под началом «эмира» ВИГ Зитуни.[506] Журналисты, представители духовенства и преподаватели, покоренные этим оратором, прекрасно владеющим приемами и риторикой своих собеседников, видят в нем представителя мусульманской молодежи Франции и Европы, обеспечивая ему доступ во властные инстанции. Другие, настроенные более скептически, задаются вопросом его истинных намерениях и о смысле его посланий к молодежной аудитории. Наконец, третьи уверяют, что, какова бы ни была идеологическая подоплека его речей, он побуждает свою паству и своих последователей к большей социальной мобильности и «гражданской» интеграции, которые в конечном счете облегчат их аккультурацию во французском обществе и отвратят их от исламистских концепций. Так, несколько десятилетий тому назад дети иммигрантов из Южной и Восточной Европы, пролетарии и коммунисты, выйдя из-под контроля партии и профсоюзов и получив возможность социального роста, превратились во французских мелких буржуа, уже не связанных ни с марксизмом-ленинизмом, ни со странами происхождения своих родителей. Если говорить о ситуации в современном мусульманском мире, то пример религиозных мелких предпринимателей Анатолии весьма показателен. Войдя в Стамбуле и Анкаре в высшие экономические круги с приходом в правительство исламистской партии «Рефах» и достигнув тем самым поставленной цели, они не встали на защиту этой партии, когда ей указали на дверь, а затем распустили под давлением генштаба турецкой армии. Они сделали выбор в пользу упрочения своего социального и материального статуса в ущерб исламистским идеалам и партийной принадлежности, которые уже не могли принести реальной выгоды и, более того, грозили даже помешать им в их новой стратегии союза со светскими деловыми кругами. Еще дальше эта логика зашла в Алжире, где в конце 1999 года весьма богатый бизнесмен, близкий к «умеренной» исламистской партии «Хамас», член правительственной коалиции, выдвинул свою кандидатуру на пост директора большой частной пивоварни. Она должна была производить на месте крепкое пиво западной марки по цене, достаточно привлекательной для широких слоев населения: до этого времени из-за высоких цен на пиво государственного производства этот напиток был им не по карману.

Это растворение исламистской идеологии в рыночной экономике происходит на заре нового тысячелетия в обстановке, совершенно отличной от прошедших десятилетий. На всем протяжении многих годов этот процесс набирал силу параллельно со становлением «исламской» банковской системы, не взимавшей ростовщический процент, многочисленных инвестиционных обществ, позволявших заниматься спекуляцией в соответствии с требованиями религиозного закона, и т. д. Те из этих учреждений, что сохранились до сегодняшнего дня, процветают лишь в тех случаях, когда им удается захватить и сделать рентабельным часть рынка сбережений. При этом они следуют чисто экономической логике, в то время как политические соображения, доминировавшие при реализации этих проектов под эгидой Саудовской Аравии, уже не имеют реального веса. В области же права попытки подменить «Исламской хартией» прав человека Всеобщую декларацию, предпринятые на сессии ОИК в Каире в августе 1990 года — как раз тогда, когда Ирак захватывал Кувейт, — уже не очень актуальны. Сегодня исламизм больше не находится в зените своего могущества. Он не желает и не может навязать свою собственную терминологию взамен универсальной идиомы, еще вчера третируемой как «западная». Отныне исламистские партии и движения конца столетия добиваются, чтобы их признали демократическими и пытаются осуждать репрессии, жертвами которых они являются. При этом они апеллируют к универсальному понятию прав человека, которое уже не критикуют, чтобы подменить его собственной концепцией, и к некогда отвергавшимся ценностям «безбожного Запада» (свободе слова, свободному выбору женщиной своей судьбы и пр.). Некоторые усматривают здесь всего лишь циничный маневр и приравнивают эту стратегию к стратегии коммунистических партий, которые время от времени говорили языком демократии лишь с целью ловчее обмануть «полезных дураков», нужных им для того, чтобы расширить свою базу и свои сети, особенно в среде интеллектуалов. Когда советский блок был относительно силен, подобная стратегия приносила плоды, привлекая на его сторону многих «искренних демократов», соблазненных мессианизмом рабочего движения. Но когда кризис, которому предстояло покончить с восточным блоком и его подручными, начал «припекать», эти течения взаимного обмена сделали возможным массовое дезертирство коммунистических активистов из рядов своих партий. Такого рода «демократические» контакты дали этим партийным кадрам и руководящим работникам возможность вступления в различные внепартийные гражданские институты и ассоциации. Это один из возможных, но отнюдь не единственный, результат «диалога» между исламистами, уже менее уверенными в себе, и светскими демократами мусульманского мира. Те, кого на протяжении двух десятков лет поносили как «западников» и «французских сынков» в Магрибе или как «brownsahibs» [ «темнокожих сахибов»] в Юго-Восточной Азии, по-прежнему располагают связями, высоким уровнем образования и доверия со стороны мировых политических и экономических кругов, в руках которых находится ключ к принятию крупных инвестиционных решений в эпоху нарастающей глобализации и приватизации.