Джихад. Экспансия и закат исламизма - Жиль Кепель

Произошедший при Озале переход к рынку после десятилетий господства регулируемой экономики совпал с наплывом в крупные города предпринимателей из маленьких городков Анатолии. Именно в это время первое поколение вышедших из той же среды набожных инженеров, получивших дипломы в 70-е годы, вступало в возраст принятия ответственных профессиональных решений. Приватизация и либерализм предоставили им беспрецедентные возможности для бизнеса в различных сферах.[476] Одной из самых прибыльных был богатый нефтедолларами Аравийский полуостров — рынок сбыта для турецких товаров и источник капиталов, которые саудовцы и кувейтцы вкладывали в бурно развивавшуюся турецкую экономику. Тогда же появились исламские банки и инвестиционные компании, созданные в форме совместных предприятий.[477] Для Эр-Рияда помощь поднимавшейся набожной буржуазии в Турции была частью глобальной стратегии поддержки этой социальной группы по всему миру. Это был неожиданный шанс, которым воспользовались деловые люди, близкие к партии Озала — «Анап» и к удачно названной Партии благоденствия Эрбакана. Этот новый сектор позволил также многочисленным анатолийским набожным предпринимателям получить доступ к банковскому кредиту (беспроцентному, как того требовала исламская система), в котором им отказывали обычные банки страны. В 1990 году они создали собственную палату предпринимателей, Мюсиад,[478] в противовес Конфедерации турецких предпринимателей, Тюсиад, которую возглавляли крупнейшие капиталисты Стамбула. Мюсиад представляла собой нечто среднее между объединением в поддержку малого и среднего бизнеса и лобби с исламистским оттенком. Ее участники создали эту структуру взаимопомощи, чтобы отстаивать свои интересы перед лицом «светской буржуазии» как в коммерческой, так и в культурной сферах. Здесь имелся ярко выраженный идеологический подтекст — Мюсиад говорила о «мусульманском общем рынке», противопоставляя его «христианскому клубу» в лице ЕЭС, но этот подтекст всегда сочетался с защитой бизнеса: с помощью Мюсиад ее члены рассчитывали защитить и расширить свои секторы рынка. Сочетая исламскую этику с духом капитализма, они надеялись когда-нибудь войти в турецкий экономический истеблишмент — от которого их отделяло скромное провинциальное происхождение и «отсталый» образ жизни, — обогатиться, продемонстрировать вкус к роскоши, не нарушая при этом религиозных норм. Самые «продвинутые» из предпринимателей посещали отель класса люкс на берегу моря, носящий французское название «Каприс». Здесь эта бородатая и одетая в мусульманские платки буржуазия проводила «дозволенный» семейный отпуск, купалась на раздельных мужском и женском пляжах, носила «исламские купальники» и подписывала счета на баснословные суммы в гастрономическом халяльном ресторане, обсуждая дела в тренажерном зале. При всей банальности ситуации (нечто схожее можно наблюдать и в среде богатых правоверных иудеев) здесь сказывалась двойственность роли религиозной буржуазии как спонсора исламистского движения: стоило ли бороться за исламское государство и введение шариата, вовлекая в эту борьбу неимущую городскую молодежь? Не лучше ли выторговывать для себя возможности социального продвижения в рамках сложившегося порядка, сочетая нажим на государство с компромиссом? Турецкие интеллектуалы-исламисты из числа бывших левых или сторонников тьер-мондизма безжалостно высмеивали «highsociety в мусульманских платках» и Мюсиад, обвиняя их в готовности идти на любые компромиссы ради звонкой монеты. Один из этих интеллектуалов, Али Булач, опасавшийся разделения верующих на «бедных» и «богатых мусульман», обвинял своих противников в следующих выражениях: «Чтобы примирить ваше стремление к [экономическим] успехам с вашими [религиозными] установками, (…) вам следовало бы почитать и другие книги, кроме Священного Корана. Можно не углубляться в 15-вековую историю, достаточно вернуться на один век назад и перелистать сочинения этого периода, главное из которых — к несчастью, написанное евреем — называется «Капитал»: там говорится об эксплуатации и о борьбе классов».[479]

Эта набожная буржуазия со смутными политическими устремлениями, связанная как с «Анап» Т. Озала, так и с партией «Рефах» Эрбакана, после смерти Озала в 1993 году перешла на сторону «Рефах», предвкушая политический успех исламистов и способствуя этому успеху, от которого рассчитывала получить большую отдачу. В самом деле, казалось, что Партия благоденствия имела все шансы победить на выборах: в то время она удачно воспользовалась разочарованием городских народных слоев, которые ничего не получили от беспредельного экономического либерализма 80-х годов, и казалась способной удержать их под контролем. Она могла заручиться их голосами — которые обеспечили бы ей победу — направить их недовольство в нужную для себя сторону, не давая ему выплеснуться через край. Подобный расчет говорил о массированной поддержке партии «Рефах» со стороны «зеленых капиталистов». Партия не испытывала недостатка в средствах на предвыборные кампании 90-х годов. Ее эффективная организация опиралась на многочисленные кадры, набранные в административном аппарате еще при министрах — членах ПНС, на муниципалитеты Анатолии, которые партия контролировала с 1989 года, и на те льготы, которыми она располагала, получив 40 мест в парламенте в октябре 1991 года. Кроме того, «Рефах» прибегла к платным услугам пиар-агентства, чтобы с помощью телевидения «обновить» свой имидж, чересчур «анатолийский» и ретроградный характер которого мог оттолкнуть потенциальных городских «современных» избирателей». Тем самым она придала притягательность своему лозунгу «справедливого порядка», который был вовремя выдвинут как раз для того, чтобы привлечь голоса тех, кто находил «несправедливым» новое перераспределение богатства, произошедшее в результате триумфа капитализма в годы правления Озала. В отличие от других партий, испытывавших недостаток активизма, «Рефах» развернула чрезвычайно эффективную агитационную работу. Она сочетала хождение по домам с ведением базы данных о предпочтениях каждого избирателя, «работала» по телефону с колеблющимися,[480] добиваясь от них обещания проголосовать за нее и разбив каждую улицу на участки, которые нужно было «завоевать». В отличие от ПНС 70-х годов «Рефах» в ходе муниципальных выборов 1994 года и парламентских выборов 1995 года не делала упора на исламской идентичности — так как это могло уменьшить ее влияние, — а, считая своим завоеванием резерв в лице религиозного электората (около 10 % голосов), акцентировала внимание на социальных и экономических вопросах. Это позволило ей завоевать доверие еще 10 % избирателей, которые, не будучи враждебны к исламистам, априорно не причисляли себя к ним.[481] В основном это были представители молодого поколения и народных масс.[482]

Благодаря успеху на муниципальных и парламентских выборах партии Эрбакана удалось, казалось, объединить все три составляющие исламистского движения, необходимые для прихода к власти: религиозную буржуазию, неимущую городскую молодежь и активистов-интеллектуалов. Она привлекла на свою сторону даже те социальные группы, которые поддались на ее обещания грядущих перемен, не разделяя религиозной идеологии, и вышла на первое место на парламентских выборах в декабре 1995 года. Тем не менее она собрала всего пятую часть голосов, а ее лидер должен был ждать полгода, чтобы стать премьер-министром. Вместо триумфального шествия по пути к исламскому государству и шариату ей пришлось пройти через гримасы и политиканские компромиссы парламентской коалиции[483] — словно в напоминание о том, что более трех четвертей турок не отдали за нее свои голоса.

Одиннадцатимесячное существование коалиции «Рефах» и правоцентристской Партии верного пути Т. Чиллер стало временем тяжелых испытаний для исламистской партии. Ее конечное поражение во многом было итогом давления со стороны военной верхушки и политического истеблишмента. Оно также стало результатом непреодолимых противоречий между исламистским проектом и реальной практикой работы в правительстве демократического государства, связанного с Западом, — противоречий, к которым добавилось разочарование партийного электората. В отличие от алжирской армии, грубо приостановившей выборы, на которых в январе 1992 года должен был победить ИФС, турецкой армии — при том, что она трижды, в 1960,1971 и 1980 годах, устраивала государственные перевороты, — не пришлось прибегать к силовому вмешательству, чтобы положить конец эксперименту с нахождением у власти исламистского движения, которое само себя загнало в ловушку.

Когда в конце июня 1996 года было сформировано коалиционное правительство, «Рефах» в нем помимо поста премьер-министра достались «ближайшие министерства», которые её предшественница, ПНС, держала в своих руках в коалициях 70-х годов.[484] Некоторые из них позволили «Рефах» беспрепятственно, на деньги государства, продолжать идеологическую обработку общества, которую партия вела через сеть благотворительных ассоциаций и подконтрольные муниципалитеты. Однако другие министерства (например, юстиции и культуры) стали ареной неразрешимых противоречий между программой исламизации и светским характером государственных институтов. Это проявилось уже на уровне символов. Так, планы возведения большой мечети на площади Таксим в Стамбуле — центре современного квартала, наследия Ататюрка, — и передачи для нужд мусульманского культа византийской базилики Святой Софии (превращенной в мечеть в 1453 году, в период османского завоевания, а в республиканскую эпоху ставшей музеем) усилили неприязнь к «Рефах» большей части избирателей. Эти планы не вызвали энтузиазма даже у той пятой части турецкого населения, которая отдала за партию свои голоса. В области внешней политики[485] «Рефах», которая до прихода к власти осуждала военный союз с Израилем и обещала его расторгнуть, не смогла сдержать обещания, и Эрбакану как премьер-министру пришлось ратифицировать соглашения о сотрудничестве между двумя странами в сфере военной промышленности. На упреки руководителей других мусульманских стран по этому поводу он мог лишь ответить словами, приписываемыми Пророку ислама: «Идите за знанием (в данном случае — за военной технологией) туда, где вы его найдете». Стремясь вернуть внешнеполитическую инициативу и ища поддержки в мусульманском мире в противостоянии с турецкой военной верхушкой, Эрбакан предпринял два турне, целью которых было создание «мусульманского общего рынка». Таким образом, он выполнял пожелания религиозных предпринимателей из Мюсиад, большая делегация которой сопровождала Эрбакана из Ирана в Индонезию и из Нигерии — в Египет и Ливию. Эти вояжи с налетом ностальгии по османской эпохе были призваны превратить турецкого премьера в «лидера всего исламского мира». Но они лишь ослабили политические позиции Эрбакана: в Тегеране ему пришлось объясняться по поводу нормализации турецко-израильских отношений, в Каире — быть «поставленным на место» X. Мубараком при попытке вступиться за египетских «Братьев-мусульман», а в Ливии — выслушать под шатром поучения полковника Каддафи, который воздал хвалу воюющей против Анкары Курдской рабочей партии и выступил за независимость Курдистана.