Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Харка был глубоко погружен в свои мысли и меньше всего ожидал услышать этот хриплый голос. У него было такое чувство, словно на его глазах произошло чудо – внезапно ожило и заговорило дерево.

– Кто тебя изуродовал? – спросил он.

– Белый человек. Семинолы вступили на тропу войны.

– Я знаю. Вы боролись семь лет и семь зим. За каждого вашего воина, нашедшего смерть, умирало по сотне белых людей.

– Не победить. Предать и пленить наш вождь…

– Ваш вождь Оцеола умер пленником белых людей.

– Да. Он умер. Отец моего отца. Но храбрейшие из моих братьев живы и борются уже тридцать четыре года в болотах Флориды.

Женщина – которая, возможно, была еще молодой девушкой – встала. Под черной ситцевой блузкой отчетливо проступали ее угловатые плечи. Она была высокого роста и очень худа – как измученный голодом ребенок или сломленная горем мать. Ее изуродованное лицо еще больше исказила гримаса ненависти.

– А ты, Харка Твердый Камень, Убивший Волка, служишь белым людям! Этим лжецам и убийцам… этим кровожадным койотам!

Харка тоже встал.

– Ступай и принеси воды! – приказал он.

Когда семинолка вернулась в вигвам, Харки там уже не было. Глаза ее вновь погасли, губы опять были плотно сжаты. Она села и застыла, словно окаменев. Через несколько часов она вдруг встала, вытащила из-под Маттотаупы бизонью шкуру и вылила ему на голову – прямо на лицо – два ведра холодной воды. Тот встрепенулся, открыл глаза, удивленно посмотрел на семинолку, обвел взглядом вигвам, словно не понимая, где он находится, потом вскочил на ноги и побежал к ручью.

Погрузившись в холодную воду, он пытался вспомнить, что произошло накануне. Память постепенно восстановила в его сознании все события прошедшей ночи, и, поняв наконец, что все это ему не приснилось, Маттотаупа пошел назад к вигваму.

Он надел праздничный наряд и отправился к поезду. Время близилось к полудню. В лагере вновь царили шум и суета. Все, кто мог освободиться от своих занятий, спешили к поезду, чтобы посмотреть его отправление и проводить Джо Брауна и Генри.

Маттотаупа шел, ни на кого не глядя. Но он хотел, чтобы его видели все. Он сознавал, что потерпел два тяжелых поражения – одно в отношении своего собственного решения не напиваться больше допьяна, другое в отношении сына. Но он не собирался сдаваться. Он намерен был любой ценой добиться уважения к себе.

Его величественная фигура не могла не привлечь внимания. Джо, заметив его, помахал рукой, приглашая подойти. Индеец размеренными шагами направился к инженеру. Все расступились, и Топ приветствовал Джо в своей необычной, сдержанной манере, исполненной достоинства, в которой всегда говорил с людьми, когда был трезв.

– Я слышал, что тебя обокрали самым бесстыдным образом, Топ.

Джо посмотрел на серое лицо индейца с участием человека, которому хорошо знакомы такие случаи.

– Нет. Я подарил белым людям несколько монет, – гордо ответил Маттотаупа. – А им, наверное, показалось, что это слишком много. Но это ничего не значит.

– Билл с цыганом чуть не перегрызли друг другу глотки. Билл теперь лежит на своих шкурах и стонет. Длинная Лилли ухаживает за ним. А цыган снова таскает тюки и ящики. Ему запрещено играть на скрипке. Ну, как бы то ни было, все прошло более-менее спокойно. Во всяком случае, обошлось без смертоубийства!

Паровоз издал нетерпеливый свисток – сигнал отправления. Джо вскарабкался в товарный вагон, где уже обосновался Генри. Колеса завертелись, унося поезд на восток. Вскоре он скрылся из виду, растворившись в облаках пыли.

В стороне от толпы провожающих стояли Рыжий Джим и Шарлемань.

– Да… – разочарованно протянул Шарлемань. – Выходит, мы остались с носом. Птичка, которую мы хотели поймать, упорхнула.

– Птичка умеет быстро летать, а я – терпеливо ждать, – откликнулся Джим. – Ты видишь вон там старого одинокого Топа? Денег у него больше нет. Бьюсь об заклад, что он выменял их на пару самородков. Рано или поздно он опять непременно захочет поиграть в щедрого джентльмена, и ему снова придется тащиться за золотом. А я пойду по его следам.

– Только не думай, что тебе опять удастся от меня отделаться! И как быть с Харри? Мы ведь так и не смогли разлучить эту парочку. А именно этого мы и добивались!

– Не торопись. Я же тебе сказал: я умею ждать. Топ опять не доверяет Харри. Он даже пытался шпионить за ним.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не слепой! То, что сказал Макки, подействовало лучше, чем наше оружие.

– Ты еще молодой парень, Джим. Правда, с тех пор, как мы познакомились, прошло уже не одно лето. Но два-три года для тебя особого значения не имеют. А я на десять лет тебя старше и не хочу больше ждать.

– Первая заповедь охотника: хочешь загнать зверя – научись терпеливо сидеть в засаде. А иначе лучше и не ходить на охоту.

– Нет уж, я от тебя не отстану!

– Похоже на то. Но должен тебя предупредить: Харри заметил, что это ты что-то шепнул на ухо Макки.

– Ты думаешь, что?..

– Да, я думаю, что тебе лучше отсидеться где-нибудь подальше от этих мест. За жизнь Макки я тоже теперь не дам и цента.

– А за свою?

– Меня всегда защитит Топ. Если, конечно, я буду вести себя с умом.

– Ну и подлец же ты!

– Можешь называть меня как хочешь. Я тебя предупредил. Жаль, что ты не уехал на поезде.

– У меня есть лошадь.

Тем временем Харка вернулся в вигвам. Но лишь затем, чтобы взять свое бизонье одеяло. Пристегнув его к коню, он ускакал в прерию, чтобы выспаться там после ночного дозора в каком-нибудь укромном месте. Он не мог видеть изуродованное лицо семинолки, ее сжатые губы, чувствовать ее безмолвную ненависть. И не хотел в этот день встречаться с отцом.

Он отдохнул со своим мустангом в пыльной траве, а вечером, разжившись в большой палатке куском мяса, вновь отправился в дозор.

«Юнион Пасифик»

Была весна. С того дня, когда Джо уехал на восток, прошло полтора года. Уже год, как было завершено строительство первой железнодорожной магистрали и между Чикаго и Сан-Франциско курсировали поезда.

На западе страны, в пустынном, поросшем травой плоскогорье мчался по рельсам поезд. Из трубы паровоза валил дым, колеса ритмично стучали, отсчитывая стыки рельсов. Кочегар с черным от копоти лицом сидел рядом с машинистом, который, зорко глядя вдаль, управлял локомотивом.

У обращенного к северу окна пассажирского