Проклятие Айсмора - Ольга Зима

весьма важных раздумий: шагнуть вниз одному или прихватить еще и отцовский альбом — щедрым даром тому, кого встретит его после смерти? Альбом стало жаль. Как взять с собой, так и оставить на крыше.

А Ингрид будет счастлива — подальше от него, Бэрра. Его удел: Камиллы и Оливии, но только не хотелось, больше ничего и никого не хотелось.

Днем Бэрр, переписывая на Риддака дом в Золотых песках, а на Гаррика — имущество в городе, оставил у старика-нотариуса завещание и на Ингрид. Все-таки его имущество стоило дорого, незачем дарить его виниру. А Ингрид будет на что жить. Пусть она ничего не приняла от него при жизни, но может, примет после смерти?

А потом Бэрр решил забрать некоторые памятные вещи. В маленькой лодочке, сам на веслах, он метнулся в Золотые пески. И там, перебирая вещи, наткнулся на рисунок Альберта, который тот оставил для брата или позабыл забрать.

Бэрр долго сидел в оцепенении, не в силах сделать хоть что-либо, бережно касаясь пальцами акварели. Упрямые глаза с золотистыми искорками смеялись, светлые кудри спускались ниже плеч. На заднем плане виднелись чудные контуры зданий, спланированные Альбертом вместе с отцом, удивительным образом отражая черты юного лица, совсем не похожего на Бэрра. Лишь глаза у них были одинаковые.

Вот только от рисунка словно повеяло замогильным холодом…

От брата нет вестей не просто так. С ним что-то случилось. Не мелкие неприятности — Бэрр чувствовал это, и сердце сжимало все сильнее. Брат не вернется. Произошло нечто ужасное, нечто, чего уже не исправить, хоть уничтожь полмира от ярости и боли.

А ведь отец просил присмотреть за младшим: Альби был его любимчиком, но Бэрр тоже гордился и восхищался братом, не думая обижаться. Даже умирая, отец говорил только о младшем сыне. Бэрр и с этим не справился!..

Он усмехался, со злым удовольствием ощущая, как с каждым вдохом все быстрее выстывает воздух, как покалывает кожу северный ветер, как изо рта вылетает пар и леденеет на камне его тело. Кажется, сегодня ночью виниров звездочет обещал заморозки, так какая разница, что его примет: вода, камни или эта ледяная стынь?

И вместе с ним умрет воспоминание о невозможном счастье, которое он хранил и берег в тайне ото всех, ибо — было! было же! — и нежность, и любовь, и прощение, которого он так отчаянно жаждал.

Хотя разум давил: «Не подходи к ней! избегай!», а ноги — или все-таки сердце? — сами заводили так, чтобы глянуть на неё незаметно, убедиться, что она живет, дышит, в безопасности и настоящая, а не пригрезилась ему тогда, на мгновение приоткрыв дверь в иной, счастливый мир, где его любят и ждут, чего он — Бэрр-мясник, Бэрр — цепной пес винира, Бэрр-убийца — явно никак не заслуживает…

Мир вращался вокруг — черный, пустой и холодный.

Не для чего работать и не для кого жить. Бэрру все вдруг стало безразлично: работа, выматывающая душу, этот город, которого не улучшить, пустой успех у женщин. Слишком много ошибок уже не исправить, а сегодня… Сегодня все будто навалилось на плечи, потянуло к земле гранитной тяжестью, обещая покой. С него достанет и покоя. После этого дня — ему хватит покоя.

Он отдал Ингрид альбом, и тьма, вечно живущая рядом, то отступавшая, то приближающаяся к нему временами, приняла его в свои ледяные объятия.

* * *

Ингрид бегом поднялась по крутым ступенькам. Что бы ни произошло между ней и Бэрром, никак нельзя — невозможно! — оставить его наедине с мглой и темнотой Айсмора. Ни к чему хорошему это не приведет.

Она отложила альбом, присела около Бэрра, взяла в ладони его пальцы, прижала к груди. Он лежал совсем неподвижно, с закрытыми глазами, запрокинув лицо к небу без звезд. Не почувствовал ее присутствия, не ответил на ее прикосновения. Был холоден как камень и едва дышал. Ингрид затормошила его изо всех сил: позвала, попыталась поднять, потрясла за плечи, подергала спутанные волосы, пару раз ударила по бледным щекам… Ничего — ни слова, ни звука в ответ. «Да что же такое с ним творится?» — испугалась она.

Сдернув с себя накидку, она набросила ее на Бэрра, опустилась на колени и, откинув со лба растрепавшиеся волосы, изо всех сил потрясла за плечи.

Но Бэрр все не приходил в себя. Ингрид никак не могла разрушить стену безмолвия и бесчувственности, которой он отгородился от всего мира. И от нее тоже.

Она отложила альбом, вздохнула… Провела пальцами по колючей щеке, улыбнулась и легла рядом с ним. Прижалась изо всех сил, обняв его, обхватив руками и ногами. Холод его тела леденил даже сквозь тонкую ткань платья.

Вскоре Бэрр застонал, закашлялся, медленно и тяжело приходя в сознание. Недоуменно уставился на нее, видимо, не понимая, ни где он, ни что происходит.

«А что я делаю тут: ночью, на ледяном камне, в обнимку с мужчиной, который мною пренебрег?» — пронеслось в сознании, и Ингрид дотдернулась.

Тело сработало быстрее мысли, и Бэрр тут же сомкнул руки на ее спине, крепко прижав к себе. У него по-прежнему теснило грудь, но вот так, чувствуя ее обжигающее тепло, можно было жить и дышать хоть немного.

Ингрид! Живая, горячая Ингрид здесь, на крыше ратуши, рядом с ним, согревает его своим телом. Немыслимо, невозможно! От него все только хотят чего-то: службы, денег, страстных объятий… Все, кроме отца и брата. Они любили его просто так — ни за что — не всегда понимая и одобряя. А Ингрид… Бэрр не знал, что и думать, но обнимал ее, не отпуская. Не понимал с того самого дня, как, разоткровенничавшись, приоткрыл ей душу — и испугался до полусмерти. Испугался, что она увидит в нем страшное, а увидев, отвернется. Но Ингрид словно верила совсем в иного Бэрра. Защищала его, одна против всего города. И спасала сейчас.

Сердце болело, что-то мучительно кололо в нем… Сейчас оно замрет, и все кончится наконец. Но Ингрид, перестав вырываться, всхлипнула, положила голову ему на грудь, вжалась мокрой щекой — и боль исчезла. А может, растаял кусочек льда, в который когда-то, давным-давно, превратилось его сердце.

Глава 27

Старые долги, или Ключи от счастья

Снежинки

Грезой в сентябре,

Морозным цветом ранят небо.

И в эту призрачную небыль

Я добегу по ним к тебе.

Пройду я

По твоим мечтам,

Что клал мне под ноги когда-то.

Забыв про холод