Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

Единственное подсобное помещение живого уголка меняло свои названия каждый год — оно последовательно успело побывать столярной мастерской, курятником, голубятней, утятником, прежде чем ему вернули «историческое» название «крольчатник».

Старые кроличьи клетки стояли там с давних времен. Когда-то их было гораздо больше — столько, что даже в каморке-пристройке сбоку, и то вдоль стен в два яруса, высились зарешеченные дверцы, за которыми ело, спало, прыгало и нещадно плодилось племя длинноухих. Одно время клетки стояли даже под открытым небом длинными рядами — это было в пору основания станции, когда с легкой руки Никиты Сергеевича Хрущева всюду пропагандировался лозунг «Догоним и перегоним Америку» (подразумевалось — по количеству мяса). Старейший работник станции Римма Илларионовна тогда заведовала живым уголком, и под ее началом находилось иногда до сотни взрослых кроликов, не говоря уж о приплоде.

Можно себе представить, что тогда было. Но с тех пор утекло слишком много воды, и к тому времени, как я переступила порог станции, кролиководство находилось в полном упадке. Из десятков и сотен ушастых поставщиков мяса и шкурок оставался только один — старый толстый самец по имени Бурдик (полное имя — Бурдель).

Подавляющее большинство клеток, давно не ремонтированных, постепенно разрушалось от времени. Те, что стояли под открытым небом, давно превратились в дрова для любителей испечь картошку или сжечь мусор. Под некоторыми прятались от дождя собаки. В тех, что оставались в помещении, неслись куры и утки. И только одна сохраняла приличный вид и крепость — в ней и жил Бурдик.

Когда-то давно, маленьким глупым крольчонком, его унесла к себе домой девочка Алина — тогда еще первоклассница, получившая его в качестве приза в конце трудового лета. Но потом, уже пятиклассница Алина, став не просто любительницей животных, но и ярой заводчицей (завела себе одновременно двух собак, кошку, сову и семейство крыс), решила, что ушастое дополнение к ее зоопарку не нужно. И Бурдик вернулся на станцию — чтобы оказаться там в полном одиночестве. Дома у Алины он жил на балконе, а здесь — безвылазно в клетке, может быть, той, в которой когда-то и появился на свет.

Когда я впервые увидела Бурдика, это был уже матерый серый великан с висящими, как у спаниеля, ушами. Он зажирел, мало двигался, но был полон спокойствия и собственного достоинства. Алина не забывала питомца — навещала его каждую неделю и частенько приносила что-нибудь вкусненькое. Но Бурдик, снисходительно-важно принимая угощение, никак не показывал, что признал хозяйку.

— Как он тут? — спрашивала я Лену. — Не скучает в одиночестве? Кролики ведь стайные животные.

— Нет, ему иногда из окрестных домов крольчих приносят на случку, — ответила Лена, считая, что для животного подобного общения должно хватать с лихвой.

В том, что это действительно так, я смогла убедиться уже через два месяца. Однажды в живой уголок осторожно заглянула женщина средних лет. В руках она держала большую корзинку, затянутую марлей, и было видно, что там находится какое-то животное.

— Мне Леночку. — Женщина обвела глазами комнату, где, кроме меня, никого не было.

— Лена здесь больше не работает, — объяснила я. — Но, может быть, я чем могу помочь?

— Не знаю. — Женщина замялась. — Мне бы крольчиху к вашему мальчику подсадить…

— А… пойдемте, — сказала я. — Тут недалеко.

— Да я знаю! — Она чуть оживилась. — Я уже не первый раз сюда прихожу.

Бурдик сидел возле кормушки и задумчиво работал челюстями. Со стороны казалось, что он решает мировую проблему. Женщина отвязала марлю и за уши вытащила на свет крупную, под стать жениху, темно-серую крольчиху.

Едва «невесту» посадили в клетку, Бурдик преобразился. Куда девалась его философская сосредоточенность! Проглотив то, что у него было во рту, он устремился на крольчиху, не дав ей опомниться. Та напрасно топала задними ногами и уворачивалась — наш самец в два счета оседлал ее и в несколько секунд сделал свое дело.

— Вот и все! — тоном факира объявила я.

— Правда? — усомнилась женщина. — Смотрите, он опять…

Это было так — одного раза истосковавшемуся самцу показалось мало, и он снова норовил зажать крольчиху в угол.

Три раза еще Бурдик принимался за дело. За это время мы успели подружиться с хозяйкой крольчихи и разговорились. Она начала разводить кроликов всего несколько месяцев назад: «Жизнь тяжелая, надо как-то себе помогать!» — и еще не знает всех тонкостей этого дела. Так, накупив вроде бы разнополых животных, она с удивлением обнаружила, что все четверо оказались самками. Среди ее соседей никто больше не занимался кролиководством, и выручала ее только наша станция.

Наконец Бурдик оставил крольчиху в покое, и хозяйка убрала свою питомицу в корзину. По-моему, та была только рада этому. Пообещав через полмесяца повторить случку, если ничего не получилось, мы распрощались.

В положенный срок она снова была на станции. На сей раз с другой самкой. Эта была обычной серой и от Бурдика внешне почти не отличалась — разве что чуть мельче и стройнее. Но нашему самцу было решительно все равно.

Еще через две недели хозяйка явилась сияющая, как медный таз.

— Моя черная окотила пятерых! — с порога сообщила она. — Я снова принесла вам ту серую — насколько я знаю, у нее ничего не получилось.

Мы повторили операцию. Бурдик с возложенной задачей справился на «отлично», но через месяц, когда я уже стала забывать, та женщина пришла снова.

— Она осталась холостой, — сказала она, отгибая угол марли, чтобы показать серую крольчиху. — Может, ваш самец старый?

— Не думаю, — ответила я. — Тогда бы он никак не реагировал на самку. Помните поговорку «плодятся, как кролики»? Надо просто попробовать еще раз.

— Ой, прямо даже и не знаю, как мне вас благодарить, — смущенно заулыбалась женщина. — Вы на меня столько времени тратите… Я вам шоколадку куплю.

Шоколад и вообще сладости я любила всегда и сочла нужным скромно промолчать. Мы отправились к Бурдику, и тот в третий раз покрыл несговорчивую самку. Я уже к концу начала задумываться о том, что крольчихе не нравится он лично — просто она этого не показывает иначе.

Хозяйка кроликов ушла, на прощание благодаря меня за заботу, и целых два месяца от нее не было ни слуху ни духу. А однажды, уже осенью, когда начались первые холода, она пришла — без корзинки. Смущенно и заговорщически улыбаясь, за рукав отвела меня в сторонку и, как взятку, сунула в ладонь плитку шоколада.

— Это вам, — шепнула она. — Спасибо!

— Ну как? — вежливо осведомилась я. — Окотилась?

Женщина улыбнулась:

— Знаете, почему с той самкой ничего не