Шерас - Дмитрий Стародубцев

Подобное великодушие возмутило Седермала — Великого Полководца. Со старческой назидательностью он стал выговаривать Божественному, заявляя, что его не поймут, что подобный поступок может вызвать возмущение в войсках, что Грономфа хочет видеть собственными глазами казнь воинов кадишского гарнизона. Но Алеклия не хотел ничего слушать. Седермал не унимался, и Инфект разозлился не на шутку. Он припомнил военачальнику всё и, в конце концов, разжаловал военачальника, тут же сделав Великим Полководцем смущенного всей ссорой Лигура, который был здесь же. А Седермала определил начальником гарнизона Кадиша. Старик не на шутку обиделся, но вынужден был безропотно подчиниться.

Много дней в могильнях жгли трупы убитых и умерших от смертельных ран. Авидроны потеряли пятьдесят тысяч человек — шестую часть от всех штурмовавших Кадиш, и еще двадцать тысяч наемников и союзников. Произошло то, чего более всего боялся Алеклия, но чего нельзя было избежать — авидроны понесли огромные невосполнимые потери. «Могло быть значительно хуже, — успокаивал Инфекта Лигур. — Мы сделали все, что могли. Мы сохранили бóльшую часть армии!»

Постепенно Алеклия свыкся с горечью утраты и назначил в честь взятия Кадиша одиннадцатидневные празднества. Сначала прошла церемония награждения, где большинству участников штурма повязали наградные платки и надели золотые фалеры, а лучших повысили в звании. Потом провели состязания, победители которых были щедро одарены, а уж затем началось само веселье, постепенно принявшее такой размах, что военачальники сильно перепугались за здоровье своих воинов: столько они выпили и съели. Но, слава Божественному, их тревоги оказались напрасными.

Алеклия решил быстро восстановить Кадиш, для чего приказал нанять двести тысяч мастеровых и подручных. В крепости начались работы, а армия стала готовиться к продолжению похода.

Вскоре Инфект отобрал из партикул лучших воинов, чтобы восполнить численность Белой либеры. Всем кандидатам, среди которых оказались ДозирЭ, Тафилус и Идал, предстояло пройти испытания. Утром их собрали в поле, и Алеклия лично наблюдал за тем, как воины справляются с заданиями. Когда дело дошло до скачек, Тафилус — горожанин, никудышный наездник, первый выпал из седла и с понурой головой отправился в расположение «Неуязвимых». А вот ДозирЭ и Идал показали себя с самой лучшей стороны и были тут же зачислены в Белую либеру. Алеклия сам подъехал к воинам на своем скакуне красной масти и поздравил с новым назначением. ДозирЭ ликовал — его юношеская мечта, казавшаяся несбыточной, осуществилась самым волшебным образом.

Божественный собрался возвращаться в Авидронию, доверив Лигуру продолжение военной кампании. Складывалось впечатление, что с Иргамой покончено, но из глубины страны приходили тревожные вести. Вишневые сообщали, что Тхарихиб и его брат Хавруш собирают новое войско, еще большее, чем прежде, составляя целые партикулы из мастеровых и рабов, что ряд могущественных стран помогают Иргаме золотом, наемниками, оружием и зерном, что сам Масилумус обрастает мощными укреплениями и взять его впоследствии будет так же сложно, как и Кадиш. Однако после двух блестящих побед авидроны настолько поверили в собственное превосходство, что уже никто не сомневался в победе. Надо только довести кампанию до конца.

Однажды, уже перед самым отъездом, Инфект получил онис от самого Тхарихиба, в котором тот предлагал мир. Послание было маловразумительное, путаное. Почтительные обращения перемежались угрозами. Откуп, который предложил интол Иргамы, был совершенно несоразмерен затраченным на войну средствам. Складывалось впечатление, будто он ведет речь о мелком пограничном конфликте. Алеклия оскорбился до глубины души и продиктовал писцу издевательский ответ, но после некоторых раздумий, под влиянием советников и представителей Ресторий, было написано новое письмо. От имени народных собраний он предлагал Тхарихибу отделить в пользу Авидронии все территории, простирающиеся до Кадиша, заплатить в течение десяти лет откуп в размере миллиона берктолей и отправить победителю двести тысяч рабов, скот и еще великое множество различных товаров. В конце письма Инфект предупреждал, что в следующий раз условия перемирия будут значительно тяжелее. Тхарихиб не ответил.

На тридцатый день после взятия Кадиша, чуть забрезжил рассвет, ДозирЭ и Идал прощались с цинитами своей партикулы. Бывшие монолитаи уже щеголяли в плащах всадников Белой либеры, хотя еще не были приняты в этот отряд. Многие «неуязвимые» посчитали своим долгом пожелать доброго пути ДозирЭ и его другу, для которых эта война уже закончилась.

Пришел и Эгасс, как всегда взыскательный, даже придирчивый. Узнав о причине собрания, он немного смягчился и подозвал к себе воинов, покидающих партикулу.

— Жалею об одном: недолог был срок вашего пребывания в моей партикуле. Но и за это время вы прошли столько испытаний, что другим хватило бы на целую жизнь. Что ж, вы славно сражались и положили на поле боя немало иргамов. Если бы все мои воины были столь мужественными… Эгоу, циниты, держитесь крепче в седле и охраняйте Божественного пуще собственного глаза.

И Эгасс приложил руку ко лбу. Воины поблагодарили партикулиса за добрые слова, за все уроки, которые он им преподал, не забыли упомянуть и о счастливом своем вызволении из рук Вишневых.

Через некоторое время уже за пределами лагеря ДозирЭ и Идал прощались с Тафилусом. Они стояли посреди кадишской дороги, ведущей в Авидронию, придерживая под уздцы неспокойных лошадей. Девросколянин выглядел растерянным, но пытался не подавать виду. Он понуро топтался, безвольно опустив плечи, и глубокая печаль отражалась в его наивном взгляде.

Три друга никак не могли расстаться, еще долго стояли, уныло перебрасываясь воспоминаниями. Наконец вдалеке послышался сигнал Белой либеры к построению.

— Эгоу, Тафилус, когда-нибудь мы обязательно встретимся. — ДозирЭ легко вскочил в седло.

— Надеюсь! — с грустью отвечал девросколянин.

— Не знаю, как вы, рэмы, — сказал Идал, — но я всю жизнь буду верен той клятве, которую дал вам тогда в горах.

— И я, — подхватил Тафилус. — Мы же поклялись на крови!

— И я, — заключил ДозирЭ.

Всадники тронули лошадей и вскоре скрылись из виду. Тафилус повернулся и побрел назад, к своему лагерю. Он шел и что-то шептал себе под нос.

Над Кадишем медленно поднимался тяжелый неистово яркий солнечный диск.

ЧАСТЬ 2

БЕЛАЯ ЛИБЕРА

Глава 23. Люцея и белоплащный