Шерас - Дмитрий Стародубцев

Дэвастас поискал взглядом друзей Тафилуса, и не напрасно. В десяти шагах от гиганта сражался тот самый авидрон, который несколько месяцев назад так опозорил его, либерия Иргамы. Военачальник навсегда запомнил это мерзкое имя: «ДозирЭ».

Пошел сильный дождь, и вскоре под ногами дерущихся образовалось месиво из бурой грязи. Совсем близко ударила молния, и ДозирЭ, испугавшись, невольно пригнулся. Тут же на него налетели два иргама. Грономф отбился от одного, а другой споткнулся о труп и упал на колени. ДозирЭ молниеносно снес его подставленную голову. И тут он увидел Дэвастаса, который бился шагах в двадцати.

— Не стой, поймаешь стрелу! — крикнул Идал за спиной грономфа.

— Смотри! — указал окровавленным мечом ДозирЭ. — Узнаешь?

Идал отбил атаку низкорослого воина гарнизона, воткнул ему меч под нагрудник, в живот, и воскликнул:

— Так это же Дэвастас! Это за его голову Алеклия предложил тысячу инфектов!

— Оставь его — он мой, — потребовал ДозирЭ.

— Как хочешь.

Тем временем Дэвастас вплотную приблизился к троим друзьям. Его воины, кружившие рядом, пытались атаковать ДозирЭ, но военачальник не позволил им это сделать: «Я сам!» — рявкнул он.

Через мгновение два воина скрестили мечи. Возле них даже как будто приостановилось сражение: несколько человек с обеих сторон остановились и завороженно наблюдали за смертельной схваткой удивительно ловких соперников. Клинки, ударяясь друг о друга, звенели и сверкали в воздухе. У иргама не было щита, ДозирЭ решил, что ему щит тоже не нужен — только мешает, и откинул его в сторону. Он тут же пожалел об этом, ибо получил сильный удар в плечо. Искореженное оплечье раскрылось и повисло на замке. Брызнула кровь. После нескольких встречных атак ДозирЭ ответил сопернику рубящим ударом по груди. Бронзовый панцирь Дэвастаса выдержал, но он поспешил отступить назад.

— Как ты смеешь со мной сражаться? Ведь ты мой раб? — выкрикнул иргам со злой усмешкой.

— Авидронский цинит не может быть рабом, — с ненавистью отвечал ДозирЭ. — Я не был рабом и никогда им не буду!

— Увидим!

И Дэвастас бросился вперед. Вновь скрестились клинки и посыпались искры. Вдруг клинок авидрона сломался, и ДозирЭ оказался с обрубком в руках. Он начал пятиться, получил скользящий удар по шлему и, не удержавшись на ногах, опрокинулся на спину. Дэвастас отбросил меч и вынул кинжал с длинным клинком, собираясь прикончить противника.

— Будь моим рабом, и я сохраню тебе жизнь! — предложил он, тяжело дыша, распростертому на земле ДозирЭ.

— Я тебе уже ответил. Бей! Встретимся на звездной дороге.

— Что ж, мне некогда тебя упрашивать, ведь надо еще позаботиться о твоих друзьях. Эгоу, авидрон, ты был славным воином.

Дэвастас занес кинжал, но тут длинная авидронская стрела, пущенная лучником с ближайшей стены, пробив бронзовый панцирь, воткнулась ему в грудь. Он пошатнулся, едва не упав. Воспользовавшись неожиданной помощью, ДозирЭ вскочил и поднял с земли попавшийся под руку метательный топорик. К Дэвастасу кинулись циниты его отряда, схватили своего вожака и поволокли прочь. Авидроны пытались прорваться к нему, но тщетно — иргамы встали стеной и бились с такой яростью, что монолитаи долго топтались на месте, а когда сломили сопротивление, Дэвастаса и след простыл.

Вскоре авидроны захватили Главную цитадель. Устояла только Носороговая башня — самое высокое и самое укрепленное место во всей крепости. Алеклия предложил оставшимся воинам гарнизона сдаться, но получил ответ: «Лучше смерть!» Тогда он приказал обложить башню до середины сеном, плетнями — всем, что горит, обильно полить дорианским маслом и поджечь. Воины исполнили указание, и получился гигантский костер, верхние языки пламени которого доставали до самой вершины.

Ночью того же дня авидроны ворвались в обгоревшую башню и до утра, задыхаясь в едком дыму, сражались с последними ее защитниками. Лишь немногие из них сдавались в плен. Когда сопротивляющихся иргамов более не осталось, ДозирЭ и его товарищи не обнаружили Дэвастаса ни среди убитых, ни среди раненых. А вскоре был найден потайной ход, ведущий далеко за пределы крепости.

Все было кончено. Почерневший, изуродованый до неузнаваемости Кадиш напоминал развалины древнего города. Кругом лежали трупы иргамов. Авидронские воины едва стояли на ногах.

Победители отправились в лагеря прежде всего, чтобы выспаться. В крепости осталось лишь несколько партикул: необходимо было добить последние горстки самых упорных иргамов, еще скрывающихся в подземных переходах между цитаделями.

На следующий день партикулис Эгасс выстроил «неуязвимых» и всех пересчитал. Партикула потеряла триста семьдесят человек, не считая раненых. Меньше всего убитых и покалеченных было среди монолитаев — пострадали в основном отряды легковооруженных, мастеровые и их подручные. Среди «бессмертных», которых в партикуле числилось четыреста человек, не было вообще ни одного погибшего.

— В честь взятия Кадиша я прощаю вам то, что вы натворили у стен в начале штурма, — сказал Эгасс, в большей степени обращаясь к тяжеловооруженным (ДозирЭ даже показалось, что партикулис смотрит именно на него). — Если б не эта сумятица, многих потерь можно было бы избежать. Но я никого не буду наказывать: так повелел Божественный. Напротив, почти всех вас ждут поощрения, а некоторые получат такое вознаграждение, о котором и мечтать не смели…

Партикула ликовала. «Эгоу, эгоу! — кричали воины. — Эгоу, Эгасс, эгоу, Божественный!»

Многие циниты из новичков, которые еще недавно всем сердцем ненавидели злобного партикулиса, теперь восторженно приветствовали его. Это ему они обязаны победой, это он сохранил их жизни. Это он был всегда впереди, подвергаясь такому же риску. «Эгоу, Эгасс! Эгоу, Божественный!»

В то же самое время Алеклии представили пленных. Добровольно сдались несколько сотен, остальных захватили силой. Иргамов насчитали полторы тысячи — все, что осталось от стотысячного гарнизона. Большинство были ранены или сильно избиты — говорят, постарались наемники.

Инфект в своей речи воздал должное пленным за проявленное мужество. Он сказал, что никогда еще не сталкивался с таким упорным сопротивлением, и приказал всех иргамов отпустить, но прежде выдать каждому из них по инфекту, перевязать раны и накормить.

Подобное великодушие возмутило Седермала — Великого Полководца. Со старческой назидательностью он стал выговаривать Божественному, заявляя, что его не поймут, что подобный поступок может вызвать возмущение в войсках, что Грономфа хочет видеть собственными глазами казнь воинов кадишского гарнизона. Но Алеклия не хотел ничего слушать. Седермал не унимался, и Инфект разозлился не на шутку. Он припомнил военачальнику всё и, в конце концов, разжаловал военачальника, тут же сделав Великим Полководцем смущенного всей ссорой Лигура, который был здесь же. А Седермала определил начальником гарнизона Кадиша. Старик не на шутку обиделся, но вынужден был безропотно подчиниться.