Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Другой пример связи между социальными выплатами и занятостью касается спроса на труд. Если правительство финансирует будущий взрывной рост социальных выплат в основном за счет увеличения государственного долга и последующего увеличения налогов для обслуживания этого долга (именно так работают государственные финансы), результатом будет ожидание роста процентных ставок в будущем и даже в настоящем, а также, возможно, увеличение в какой-то момент ставок налогов для бизнеса. Даже сегодня, когда обладатели сбережений готовы ссужать средства по низким процентным ставкам, поскольку они уже не ждут резкого прироста потребления в будущем, эти ожидания могут сказываться на биржевых котировках

и оценке деловых активов, которую должны производить компании,— оценке заводов, сотрудников и иностранных потребителей 181.

Это влияние на занятость, оказываемое новыми социальными выплатами, зависит от того, что можно с равным успехом назвать как «греческой», так и «американской болезнью». «Здравый» ответ со стороны налогово-бюджетной политики заключался бы в объявлении периода увеличения поступлений, который ведет к сокращению государственного долга, уменьшающему частное богатство людей на ту величину, на которую новые социальные выплаты увеличивают их социальное богатство. Таким образом, правительство могло бы «нейтрализовать» влияние богатства на занятость, что впервые было предложено в работе Фелпса «Налоговая нейтральность по отношению к экономическому росту». Однако при президенте Джордже Буше-младшем правительство, согласившись в 2001 и 2003 году провести снижение налогов, двинулось в другом направлении. В своей колонке «Неубедительные аргументы в пользу снижения налогов», вышедшей в феврале 2001 года, автор этих строк высказал возражение:

Снижение налогов будет иметь тяжелые последствия — либо в виде сокращения государственных услуг, либо в виде еще большего увеличения государственного долга <...> Поэтому идея снижения налогов уязвима для критики. Так, хотя сокращение налогов, проведенное Бушем, будет постоянным, его эффективность [в увеличении предложения рабочей силы] — постоянной не будет. Со временем стимулирующее влияние будет постепенно ослабевать, а структурное повышение занятости исчезнет, когда рабочие и менеджеры станут богаче благодаря более высокой заработной плате после уплаты налогов <...> Если не произойдет сокращения государственных услуг, ставки налогов рано или поздно придется увеличить, чтобы справиться с возросшим государственным долгом. [И], насколько нам известно, ситуация в стране в будущем может с равной степенью вероятности измениться как в лучшую, так и в худшую сторону <...> Экономическая политика Буша поворачивается спиной к традиционному для американцев желанию передать следующему поколению страну в состоянии, лучшем, чем то, в котором они ее получили. В [1950-х годах и] 1960-х годах это стремление к улучшению выражалось в политике достаточно высоких налоговых ставок, позволяющих оплачивать государственный долг и готовить <...> возможность резкого сокращения налоговых ставок в будущем. Крен Вашингтона в сторону значительного сокращения налогов и даже к большому увеличению расходов выглядит глубинным и достаточно тревожным сдвигом в экономической философии.

Конечно, нет ничего удивительного в том, что законодатели позволяют налогам отставать от социальных выплат. Если бы при введении нового социального пособия им пришлось слишком сильно повысить налоги, такое пособие, вероятно, не получило бы достаточного числа голосов и просто не было бы принято. Снижая налоги, они как будто показывают, что, по мнению экспертов, будущее увеличение налогов не является чем-то необходимым: так может объясняться низкое налогообложение.

Здесь, наконец, в игру вступают инновации. Мы уже отмечали то, что колосс социальных расходов уменьшает роль рынка, ослабляя стимулы людей к тому, чтобы больше зарабатывать; это происходит вследствие более высоких ставок налогов (без увеличения богатства) либо создания большего богатства (с небольшим увеличением налога или без оного). Это, в свою очередь, ослабляет стимулы рыночных предприятий к инновационной деятельности. Как сказал бы Смит, уровень инноваций ограничивается размером рынка. Если, например, каждый работает 30 часов в неделю, а не 40, запас инноваций будет расти медленнее, так же, как и основной капитал.

Побочным результатом значительного увеличения деятельности и размера государственного сектора в Америке стала потребность в более высоких налогах. Похоже, был заключен политический договор, согласно которому верхняя половина получателей дохода предлагает бедным следующее: «мы возьмем на себя вашу часть налогов, если вы согласитесь с тем, что мы будем решать за вас, какое именно образование вы будете получать, какова будет ваша доля в государственных программах и т. д.». Результатом является неприятие государственных расходов на образование и инфраструктуру: с какой стати семья налогоплательщиков будет поддерживать детское музыкальное образование, если налогоплательщикам надо платить за своих двух детей и детей семьи, которая не платит налоги? В действительности, нижняя половина соглашается с урезанным государственным сектором в обмен на сокращение, пусть и иллюзорное, неравенства в полученных доходах.

Учитывая эти негативные изменения в институтах, ценностях и экономической политике, нет ничего удивительного в том, что Америка демонстрирует признаки серьезного снижения экономического динамизма, а потому — большую часть времени — и итоговых инноваций. Хотя уровень инноваций колеблется, с начала 1970-х годов почти во всем деловом секторе он почти всегда снижался. В условиях возрождения антимодернистских ценностей и программ не вызывает удивления и то, что нижние сегменты работающего населения, у которых современные ценности были развиты слабо, а отставание было значительным, серьезно пострадали от весьма болезненного (в сравнении с другими) снижения различных видов вознаграждения и замедления вертикальной мобильности.

Теперь, когда мы подошли к завершению нашего повествования и к кульминации всей книги, полезно напомнить основные наблюдения и полученные нами выводы.

Перемены, произошедшие в 1970-2000 годах в работе американской экономики, а еще раньше — в большинстве других крупных анклавов современного капитализма, то есть в Британии, Франции и Германии, имеют судьбоносное значение. Это преобразование американской экономики представляет собой Вторую трансформацию, наступившую через полтора века после Великой трансформации 1820-1930 годов, создавшей современный капитализм. Первая инкарнация современного капитализма не требовала полного невмешательства со стороны государства. Она могла действовать — и на самом деле действовала — вместе с активными правительствами, которые принимали решение о покупке новых земель или о капитальном строительстве (на средства потребителей или независимо от них), а также определяли, позволят ли налоги повысить поступления, необходимые для работы государства. Эта современная версия капитализма смогла ввести субсидии для работников с низкой заработной платой, чтобы компании смогли привлекать их в больших количествах, не ослабляя при этом модернистский дух. Но хотя в политической сфере правительство принимало основные политические решения, существовала и частная сфера, в которой окончательные решения принимались частными лицами. Обладатели состояний — капиталисты — судили о том, как лучше инвестировать свое богатство, опираясь на новые идеи бизнесменов с богатым воображением и на плоды трудов изобретательных предпринимателей. Современный капитализм одержал победу, когда в 1800 году он приобрел впечатляющие способности к эндогенным инновациям, свойственные только ему. Те немногие общества, которые хотели и могли внедрить эту современную капиталистическую систему, достигли небывалого процветания, значительной удовлетворенности трудом, производительности, ставшей настоящим чудом света, а также впервые в истории человечества смогли положить конец массовым лишениям.