Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

до «капитана залива» и отвечавший за безопасность всей Адриатики, отбыл из лагуны, чтобы укрепить власть республики над городами и островами далматинского побережья. Сигизмунд и на сей раз не смог отвлечься от гуситских войн и послать подкрепление, а достаточно большой гарнизон из всех городов имелся только в Трау (современном Трогире), который энергично сопротивлялся неделю-другую; все остальные города с готовностью сдались, и Лоредано беспрепятственно дошел до самого Коринфа, после чего вернулся домой и объявил, что вся Адриатика возвращена под неоспоримую власть республики.

Спору нет, что в первые десятилетия XV в. фортуна улыбалась Венеции… но не ей одной: ее западный сосед, Филиппо Мария Висконти, герцог Миланский, тоже наслаждался успехами.

Этот второй сын Джан Галеаццо (пришедший к власти после того, как его старший брат – Джованни Мария, жестокий садист, любимым развлечением которого было травить псами собственных ни в чем не повинных подданных, – в 1412 г. пал от руки убийцы) был личностью интересной и во многом загадочной, хотя едва ли располагавшей к себе. Низкорослый, смуглый, а с годами превратившийся в гротескного толстяка, он страдал от острого чувства неполноценности и старался как можно реже показываться на публике. Физическое безобразие сочеталось в нем с какой-то животной трусостью: так, он приказал построить специальное звуконепроницаемое помещение, в котором прятался во время грозы. Вдобавок, придя к власти, он стал бояться убийц (что, пожалуй, уже не столь удивительно), и этот страх перерос в настоящую фобию: чтобы предотвратить покушение, Филиппо Мария каждую ночь проводил в новой спальне (а иногда и за одну ночь переходил из комнаты в комнату по два-три раза) и держал при себе постоянную охрану, за которой, в свою очередь, тоже велось непрерывное наблюдение. Временами он проявлял жестокость: так, его первую жену, Беатриче ди Тенда, по его же приказу подвергли пыткам и казнили, обвинив в прелюбодеянии с пажом. Но, исключая подобные крайности, Филиппо Мария был в целом добродушен и благочестив и питал глубокую, искреннюю любовь к своей фаворитке Аньезе дель Майно, которой остался верен до конца своих дней.

Ясно без слов, что герцог Миланский никогда не участвовал в битвах лично. Сражаться он предоставил профессионалам, и те его не подводили. Сам он оставался во дворце, ограничившись теми двумя родами занятий, в которых сам был первоклассным специалистом, – дипломатией и интригами. Терпеливо, шаг за шагом, он возвращал территории, расхищенные алчными военачальниками после смерти Джан Галеаццо, и в ноябре 1421 г., когда его армия отвоевала Геную, этот процесс наконец завершился. Но Филиппо Мария был не из тех, кто почивает на лаврах. Он знал, что в Италии (а особенно в Северной Италии, где чуть ли не каждый город чтил вековые традиции независимости и где не имелось естественных препятствий, позволяющих укрепить границы между областями) ни одна империя не может долго оставаться в неизменности: если она не будет расширяться, то неизбежно начнется распад. Поэтому, воссоздав Миланскую империю в прежних границах, Филиппо Мария начал оглядываться по сторонам в поисках новых земель.

Первым из городов, которые оказались под угрозой в результате этого неожиданного возвращения Висконти к прежнему могуществу, была Флоренция. Чтобы удержать Филиппо Марию в узде, рассудили флорентийцы, необходимо как можно скорее создать против него союз, а любой подобный союз непременно должен был включать в себя Венецию. Но Мочениго не стал торопиться с ответом, когда в мае 1422 г. Флоренция отправила к нему послов с соответствующим предложением. Республика, сообщил дож, всего три месяца назад заключила с Миланом пакт о взаимопомощи на случай дальнейших неприятностей с Венгрией. Венецианцы определенно предпочитали оборонительные союзы наступательным. Благосостояние Венеции зиждилось не на войне, а на торговле, и к тому же с Миланом ей было нечего делить. Впрочем, добавил дож, он представит дело на суд сената, и благородные синьоры Флоренции в свое время получат окончательный ответ.

Поскольку дож даже не попытался обнадежить послов, едва ли они удивились, когда сенат ответил отказом. Но просто так отступить и сдаться флорентийцы не могли. В марте 1423 г. они вернулись с новым предложением: Флоренция использует свои связи, чтобы выступить посредницей на переговорах с королем Венгрии, и поможет Венеции достичь с ним удовлетворительного соглашения. После этого Венеция сможет без опасений аннулировать договор с Висконти и будет вольна вступить в союз, который послужит ко благу обеих республик. Однако дож и на сей раз огорчил послов: Венеция, сказал он, благодарит за столь заботливое предложение, но вынуждена его отвергнуть. В прошлом она уже пыталась прибегнуть к посредничеству, но безуспешно. Король Сигизмунд безнадежно глух к голосу разума. Поэтому Венеции не остается ничего иного, кроме как поддерживать прежний курс на дружественные отношения с Миланом.

Флорентийские послы снова вернулись на родину, но на сей раз не вполне с пустыми руками: они принесли известия, дававшие некоторую надежду на будущее. В сенате Венеции возник раскол. Дожу Мочениго удалось, пусть и с большим трудом, навязать сенату свою позицию, но ему пришлось преодолеть яростное сопротивление весьма активной и громогласной фракции оппонентов, которую возглавлял относительно молодой прокуратор Сан-Марко – Франческо Фоскари, с энтузиазмом отстаивавший преимущества союза с Флоренцией. Кроме того, следовало принять в расчет другое перспективное обстоятельство: восьмидесятилетний дож уже стоял одной ногой в могиле.

Пространная речь, с которой Томмазо Мочениго якобы выступил перед сенатом в завершение дебатов и которая приводится почти во всех ранних трудах по истории Венеции, полна анахронизмов, не позволяющих признать ее подлинной. Но всего через день или два дожу пришлось обратиться с другой (по понятным причинам куда более краткой) речью к тем членам синьории, которых он призвал к своему смертному одру. Эта вторая речь, насколько мы можем судить, аутентична и достойна того, чтобы процитировать ее в некоторых подробностях, – не только потому, что умирающий дож высказался по важнейшим вопросам международной политики и престолонаследия, но и потому, что его последнее слово к синьории включало в себя обзор экономического и торгового положения республики, которую Мочениго возглавлял на протяжении девяти лет:

За это время мы сократили наш государственный долг, возросший во время войн за Падую, Виченцу и Верону, с десяти миллионов дукатов до шести… теперь у нас вложено еще десять миллионов во внешнюю торговлю, прибыль от которой достигает не менее двух миллионов.

В распоряжении Венеции теперь имеется три тысячи мелких судов с семнадцатью тысячами матросов и триста крупных, с восемью тысячами. Кроме того, есть 45 галер, на которых плавает не менее одиннадцати тысяч моряков. У нас есть три тысячи корабельных плотников и три тысячи