Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

Между тем папские дипломаты вернулись в Венецию, пытаясь договориться об очередном перемирии и надеясь, что оно окажется дольше предыдущего. Задача перед ними стояла нелегкая, потому что республика требовала себе в постоянное владение Бергамо и все прилегающие к нему территории, а также настаивала (стремясь разорвать все материальные и моральные связи между Карманьолой и миланским герцогом), чтобы Филиппо Мария отказался от всяких прав на земли, все еще находившиеся в ленном владении у его бывшего кондотьера. Переговоры начались в Ферраре и продолжались всю зиму. Миланские послы неохотно согласились на первое условие, но все никак не уступали по второму, пока наконец не удалось добиться непростого компромисса – главным образом потому, что герцог нуждался в передышке, чтобы восстановить армию и компенсировать материальные потери. 19 апреля 1428 г. был подписан договор, по условиям которого Венеция получала все земли к западу вплоть до верховий реки Адда. Там пролегла самая дальняя постоянная граница республики за всю ее историю[213], сохранявшаяся с небольшими вариациями до конца существования Венеции как независимого государства.

Перемирие продлилось почти два года – по всей вероятности, дольше, чем рассчитывали обе стороны на момент его подписания. Все это время Филиппо Мария старался вернуть Карманьолу к себе на службу, Венеция прилагала все усилия, чтобы удержать его при себе, а сам кондотьер исподтишка наживался на их соперничестве. Третья из этих задач решалась куда успешнее двух первых. В январе 1429 г. Карманьола заключил с сенатом новый контракт на еще более выгодных условиях: в течение следующих двух лет ему было обещано ежемесячное жалованье в размере 1000 дукатов (независимо от того, сражался он или нет), а вдобавок под его управление перешел еще один прибыльный лен на материке, приносивший 6000 дукатов в год. Кроме того, Карманьола получил право вершить верховный суд по всем уголовным и административным преступлениям, случавшимся в его армии, исключая правонарушения в городах, где имелись постоянные венецианские правители. Между тем он почти ежедневно обменивался посланиями с Филиппо Марией и пунктуально докладывал о содержании этих писем сенату, не реагируя, однако, на требования разорвать отношения с Миланом раз и навсегда.

К тому времени всем заинтересованным лицам было уже очевидно, как далеко зашел Карманьола в своих амбициях: он замахнулся, ни много ни мало, на то, чтобы стать суверенным властителем и основать собственную династию. И вот очередное свидетельство того, что Венеция пыталась удержать его на своей стороне любой ценой: в августе 1430 г. сенат пообещал Карманьоле в награду герцогство Миланское – при условии, что тому удастся захватить сам Милан. Собиралась ли республика сдержать свое обещание, неизвестно: из Карманьолы получился бы куда более опасный сосед, чем из Филиппо Марии. Но возможно, сенат полагал, что стоит рискнуть: так, по крайней мере, у Венеции остался бы всего один потенциальный враг, требующий бдительного присмотра.

К началу 1431 г., когда боевые действия возобновились, никто в Венеции уже не тешил себя иллюзией, что Карманьола печется хоть о чьих-либо интересах, кроме собственных. Он следовал указаниям своих нанимателей лишь тогда, когда его это устраивало, а в остальных случаях просто не замечал их. Все это было очевидно; более того, венецианцы, славившиеся на всю Европу своей предприимчивостью и прагматичностью, даже могли его понять. Но поведение Карманьолы все равно оставалось необъяснимым. В особенности смущали неудачи, как будто преследовавшие его на полях сражений. Что было тому причиной? Некомпетентность? Но если так, то чем объяснялись его предыдущие славные победы, включая и блестяще проведенную операцию при Маклодио? Быть может, равнодушие? Или какая-то тяжелая болезнь, на которую намекали частые поездки в разные места, где имелись термальные источники? Или самое страшное – тайный сговор с Висконти? Но если верно последнее, то почему Карманьола держит сенат в курсе своих сношений с Миланом, передавая все сведения с такой скрупулезной точностью? Венецианские агенты не раз подтверждали перед Советом десяти, что кондотьер не утаивает и не искажает ни единой мелочи.

Однако неудачи продолжались, причем такие, ответственность за которые в основном лежала на Карманьоле. Промедлив без всяких причин, он упустил возможность взять Лоди без единого выстрела. При Сончино он по собственной оплошности угодил в окружение. 26 июня он приказал венецианскому флоту на реке По дать бой миланским кораблям, находившимся выше по течению, и это кончилось катастрофой. Капитан флота Николо Тревизан снова и снова взывал к главнокомандующему о помощи, но Карманьола не сдвинулся с места, несмотря на давление проведитора Паоло Коррера (представителя дожа, приписанного к его армии) и на тот факт, что его войско стояло лагерем всего в нескольких сотнях метров от места битвы.

Коррер подал на него жалобу, и Карманьоле пришлось вернуться в Венецию и предоставить оправдания. Сенат снова поддался, принял его версию событий и даже приговорил к тюремному заключению и последующему изгнанию Тревизана, когда тот попытался настоять на своем. Однако на этом чаша терпения почти переполнилась, и когда через пару недель кондотьер сообщил, что в этом году намеревается свернуть кампанию уже в конце августа, к нему в лагерь направили двух специальных эмиссаров. Им было поручено донести до Карманьолы серьезную озабоченность, которую испытывал сенат в связи со зря потраченным временем, и выяснить истинные причины его бездействия, а также настоять на том, чтобы главнокомандующий возобновил наступление на Сончино и Кремону и, по возможности, закрепился за Аддой. В сентябре за этими увещеваниями последовал прямой приказ, сам по себе беспрецедентный: Карманьоле запрещалось отступать на зимовку. Кампанию следовало продолжить.

Она продолжалась еще в течение месяца – впрочем, по-прежнему безрезультатно. В первую неделю октября Карманьола, проявив открытое неповиновение сенату, отпустил на зимние квартиры первое подразделение своей армии. Сам он еще оставался в окрестностях Кремоны, всего в трех милях от города, когда один из его офицеров – представитель старинного и прославленного кремонского рода Кавалькабо, несколькими годами ранее отправившийся в изгнание по политическим причинам, – предпринял внезапную атаку посреди ночи и захватил пригородную крепость Сан-Лука. Если бы главнокомандующий своевременно поддержал его, к утру город был бы взят, но Карманьола прибыл слишком поздно. По общему убеждению современников, он задержался нарочно.

Первые донесения в Венецию об этих событиях были сформулированы так, что у сената сложилось впечатление, будто Кремона уже пала. Тем сильнее были разочарование и гнев, когда венецианцы узнали правду. Но к тому времени сенат уже выпустил специальную резолюцию, предписывавшую тщательно расследовать деятельность Карманьолы, «дабы понять, как нам вести дела в дальнейшем и как избавиться от этой причины для постоянного беспокойства и расходов». Никаких срочных мер против