Изнанка - Сергей Палий

– Что дадут?

– Антибачи. Ботинки такие навороченные. Ты должен был видеть – конторщики в такие обуты. В них можно ходить по траве, не вытаптывая ее.

Рысцов вспомнил «горнолыжные» чудища на ногах мента-гиббона. Поморщился. Ну и кретины, придумать ведь такую ахинею надо! И термин какой-то дурацкий: антибачи. Назвали бы уж как-нибудь попроще: травоспасы хотя бы или незатопы...

– А еще какие-нибудь профессии есть? – спросил он, усмехнувшись своим мыслям.

Бомж крякнул:

– Никаких больше и нет, глупый! Зачем?

– Как «зачем»?... – растерялся Валера. – А жратву где брать, жизнь как благоустраивать, да мало ли еще чего! Трубу, допустим, у меня в сортире прорвало...

– Не прорывает тут труб, – горько усмехнулся старикан. – И еды навалом в магазинах. И тепло всегда, и воздух чистый, и никогда у тебя здесь не сломается карандаш. А через полмесяца и вовсе забудешь, что когда-то умел рисовать или сочинять стихи. Так-то.

– Но ведь полно корыстных, злых и жадных людей! Маньяков, наконец! – воскликнул Рысцов. – С таким укладом преступность же все тут захлестнуть должна. Коррупция, геноцид, да все, что угодно!

– То-то и оно, что нет. Довольны в основном люди. А на недовольных и несогласных управа всегда найдется. Либо в кутузку, как меня, либо в изнанку – это кто поопасней. На то и создана контора Справедливости... Все на своем месте.

Бомж замолчал, совершив мышцами лба загадочные сокращения.

– Что же получается, – озадаченно произнес Валера, – четыре рода деятельности всего?

– А куда больше? – мерзко ощерился старикан, сплюнув на пол. – Конторщик, мельник, саженец и ходок. Баста.

– Ну с конторщиками понятно – это вроде ментов и вообще... власти. А остальные?

– А вот щас по порядочку и растолкую. Траву сажать надо? Надо.

– Зачем? – мигом перебил Рысцов, присаживаясь на корточки. Ну прям урка со стажем...

Старикан вновь одарил его терпеливым взглядом психиатра.

– Нет здесь такого слова. Если каждый встречный станет задаваться этим вопросом, система развалится. А людишкам надоел беспорядок, и в глубине души они чуют, видать, что уменьшение количества вопросительных знаков в мыслительных потугах прямо пропорционально влияет на уровень путаницы и хаоса. Меньше кривых нейронов – больше порядка.

Валера аж в ухе поковырял незабинтованным мизинцем – настолько не стыковались услышанные домыслы с внешним видом бомжика. А уж с запахом – тем паче. В пору хоть степень по социологии выдать ему.

– Я кандидатом наук был, – отвечая на красноречивый взгляд Рысцова, проворчал бомж. – Философских. Считался, между прочим, не последним человеком на кафедре... А вот на поверку оказалось, что ума-то не хватает: поперся, старый идиот, в Центр, поглядеть хотел, что там... за планкой реальности, на следующем витке развития цивилизации.

– Да... – пробормотал Валера. – Лучше уж – витраж вдребезги, и с одиннадцатого этажа...

– С какого еще этажа? – рассеянно спросил пропитанный вонью кандидат наук. – Теперь, если в Городе на траве самоубийством покончил, то и в реальности кирдык тебе. Только контора Справедливости не очень-то поощряет это дело. Оно и понятно, ты тут вены в ванночке порешил, а в Центре – трупик. Убирать кто будет? Хотя, как ни странно, процент суицидников очень невысок. – Он помолчал, энергично поскреб когтем темечко.

«Вши, что ли?.. – с содроганием подумал Валера. – Не-е. Тут и вшей не бывает, поди...»

Старикан тем временем перестал чесаться и, пригладив похожие на паклю волосы, продолжил лекцию:

– Ученые-то головы ломали, как социальные модели наладить, войны прекратить, бедным помочь. И тут появляется добренький эс, и выходит, что ничего и делать-то не надо – спи себе на здоровье и тешься негой в справедливых и безмятежных снах. Видимо, людям и впрямь халявы не хватало в жизни... А здесь что? Вовремя сажай да не топчи попусту – вот и все правила. Этакая сублимация общества.

Чем больше Рысцов представлял себе этот мир, тем сильнее дрожь пробирала его, касаясь позвоночника и внутренностей.

– Нам, оказывается, мил-человек, чтобы начать деградировать, хватило одной нелепой случайности мироздания и одной сумасшедшей девицы, – подбил бомж с научной степенью.

– Так что там с мельниками и сеятелями?

– Саженцами, – поправил старикан. – Чтобы травку посадить, нужны семена. Их добывают из так называемой породы, которую можно раздобыть в хранилищах, что находятся за городом, километрах в двадцати – этакие здоровенные баки. Очередные причуды эса... Да-альше... Ходоки, значит, носят породу на мельницы, где мельники просеивают ее и выбирают из грязной жижи семена.

– Зерна от плевел сепарируют...

– Во-во, похоже. Оставшийся после просеивания жмых ходоки несут обратно в хранилища, где тот постепенно превращается в породу. Колечко замкнулось... Ну а готовые семена уже выдаются саженцам, которые укладывают их в поры асфальта. Такие дела.

– Бред.

– Причуды эса. Людям нравится.

– Хорошо, – настырно мотнул головой Рысцов. – А как же насчет других аспектов жизни? Образование, культура, искусство, развлечения, в конце концов!

– Образование, трудовая книжка и пенсия – это табель. Все учитывается... Я уже говорил тебе. Искусство... Кому оно здесь нужно – искусство. Оно призвано отражать жизнь. А тут что отражать? Нет, ну есть, конечно, и художники, и литераторы, и скульптурам работы хватает – города-то украшать надо. Но функция зеркала у искусства в этом мире атрофируется потихоньку, становится нерентабельной и просто ненужной. Держится пока на силе инерции. А для культуры – рановато еще: за месяц обычаи и традиции не рождаются.

– Быть такого не может! – вскрикнул Валера, но тут же понизил голос. – Это же упадок! Это... это... да так не бывает! Мы даже на стенах пещер углем мамонтов рисовали!

– Рисуй. Никто не запрещает. Хоть мамонтов, хоть гравилеты с турбонаддувом... И кстати, предки наши далеко не всегда пользовались углем.

– Ну а развлечения, – не сдавался Рысцов. – С хлебом понятно – задаром в магазинах дают. Безопасность тоже вроде как гарантирована. Я готов предположить даже, что потребность к творчеству и самореализации приглушена... Но зрелища-то? Как с ними? Может, Кристина мать ее Николаевна и Колизей построила?

При упоминании о Больбинской бомжик как-то съежился и поник. Но все же ответил:

– Есть зрелища, мил-человек, есть. До Рима, конечно, не дотягивают, но в своем роде... Каждой эпохе – своя арена. Верно?

– И что же... здесь?

– Лабиринты изнанников.

– Каких еще изгнанников? – не расслышал Рысцов.

– Изнанников. Людей, рожденных изнанкой, – уточнил бомж.

Валера оцепенел, воззрился на бомжа.