Сотворение мира.Книга третья - Закруткин Виталий Александрович

— Ну а чего эти гады успели тут натворить? — спросил он, отправляя в рот горячий картофель.

Хозяйка вздохнула тяжко, заговорила сбивчиво:

— Не дай бог чего. За одни сутки перестреляли сколько людей. Даже детишек не милуют. Парнишку одного, лет, должно быть, тринадцати, на моих глазах из автоматов посекли. А уж грабят все без разбору. Теплую одежду стаскивают с женщин прямо на улице. По квартирам шастают, в шкафы лезут и, как скоты, пожирают с гоготом что только попадется под руку…

— Ладно, Нюра, — прервал ее Грачев, — расчет с ними будет за все. Давай поговорим о деле. Мы ведь не проведать тебя пришли, не на угощение. Отсюда нам надо прихватить с собой одного из этих подлюг, причем не рядового солдата, а такого, чтобы был в курсе, чтобы командир наш мог с ним побеседовать чин по чину. Скажи ты нам, Нюра, где стоят тут по квартирам ихние офицеры?

Кутаясь в шерстяной платок, женщина на секунду задумалась.

— У Лельки-парикмахерши вчера поделились двое, — сказала она затем. — Оба, видать, из начальства, потому что приехали на легковой машине, чемоданов у них штук десять, и часовой возле калитки поставлен.

— Лельку я знаю, — удовлетворенно сказал Грачев, — она баба верная. Ты, Нюра, сбегай к ней и договорись так: если часов в десять вечера ее господа квартиранты будут дома без гостей, нехай на углу забора повесит ведро и кухонную дверь не запирает…

Днем веселая, разбитная Лелька сама прибежала к разведчикам, повисла на шее у Василия Васильевича и заверила, что сделает все как надо.

— У тебя, Леля, парикмахерские белые халаты найдутся? — поинтересовался Грачев. — Только чтобы размером они были побольше, квартирантам твоим подошли бы.

— Есть и халаты, Вас-Вас, — сказала Лелька. — Я как раз затеяла стирать их, приволокла домой штук пятнадцать. Сейчас лежат все чистенькие, поглаженные.

— Вот и хорошо, — одобрил Грачев. — В десять или в начале одиннадцатого жди нас в гости. Только ты, Леля, не обижайся, мы тебя свяжем и в рот тебе кляп воткнем. Понятно?

Лелька кивнула согласно.

Перед вечером Иван Хохлов, томясь у окна во двор, заметил прислоненный к заледеневшему колодезному срубу короткий железный лом. Нахлобучив шапку, вышел, принес лом в комнату, подержал его в руке, взвешивая.

— Надежная штука, пригодится, — сказал Хохлов.

Грачев почти весь день просидел молча, только посматривал на часы. Время тянулось медленно. Между левым и правым берегами Дона не прекращалась редкая перестрелка. Немецкий самолет-разведчик весь день барражировал над дамбой от Ростова до Батайска. Но на длинной этой дамбе никакого движения не было. Перед вечером два «хейнкеля» устремились к Батайску и неожиданно были атакованы советским истребителем. Один из «хейнкелей» загорелся, упал в камыши. Второй поспешно изменил курс, сбросив бомбы в те же камыши.

Ровно в десять вечера старшина поднялся:

— За дело, хлопцы, пора…

С неба сыпался густой, мягкий снег, мороз ослабел, звука шагов не было слышно. Ведро висело на заборе. Иван Хохлов, будто белое привидение, вынырнул из-за угла трансформаторной будки, ударом лома свалил осыпанного снегом часового. Разведчики без помех вошли во двор, со двора — в кухню. Там, прижавшись спиной к печке, стояла одетая в яркое платье Лелька. Она новела плечом в сторону горницы, откуда доносились негромкие голоса, и подняла два пальца. Это значило: там только двое.

Распахнув полупритворенную дверь, Грачев и Андрей выставили вперед автоматы. За их спинами встал Хохлов с гранатой в руке.

Немцы сидели у стола в ночных сорочках. Перед ними стояли рюмки и початая бутылка рома. У неяркой лампочки клубился синеватый сигарный дымок.

Грачев обошел стол, снял с вешалки пистолеты в черных лакированных кобурах, бросил в свой вещевой мешок два туго набитых портфеля и крикнул в дверь:

— Леля! Халаты господам офицерам!

Оба немца — один из них был низкий и толстый, другой худощавый, с тонкой шеей — сидели как изваяния, широко открыв глаза. Они никак не реагировали на то, что Грачев неторопливо обыскал их наброшенные на спинки стульев мундиры, а когда по знаку Андрея немцы встали, ощупал карманы брюк.

— Все в порядке! — закричал Андрей. — Одевайтесь.

Офицеры покорно оделись, натянули на себя принесенные Лелей халаты. Тут только Грачев заметил, что на Леле поверх пальто тоже надет халат.

— А ты чего вырядилась? — удивился он.

— Я тут не останусь, — ответила Леля, стуча зубами. — Я с вами. Пусть он сгорит, этот дом…

Вышли, как всегда ходят разведчики, гуськом. Впереди старшина, за ним толстый немец, в спину которого Иван Хохлов упер ствол своего автомата, потом — второй немец в сопровождении Андрея. Сзади всех брела Леля. Снег валил густой, и вскоре следы их замело.

Как было условлено, в двадцать три тридцать по приказу подполковника минометчики начали обстреливать беглым огнем набережную примерно в трехстах метрах от того места, где предполагался переход через Дон группы Грачева. Этот отвлекающий маневр тоже удался. Все закончилось хорошо, если не считать, что один из пленных, который полз следом за старшиной, был ранен в плечо шальной пулей.

Немцы опамятовались только в просторном подвале завода. Им дали по сто граммов водки, усадили на нары, перевязали раненого, который, поводя оголенным бабьим плечом, залопотал, что он, кригсфервальтунгсрат доктор Нусбрух, мирный чиновник «Викдо»[9] и к военным или полицейским карательным операциям не имел и не имеет никакого отношения. Второй немец, худощавый, остроносый блондин, назвал себя обер-лейтенантом Бенике, командиром роты 13-й танковой дивизии…

С помощью девушки-переводчицы допрос вел незнакомый Андрею капитан из разведотдела 56-й армии, горячий, подвижный армянин. Оставив в покое раненого Нусбруха, он принялся за обер-лейтенанта. Тот держался нагловато, сидел закинув ногу за ногу, ухмылялся, но все-таки показал, что в составе группы Клейста действуют дивизии СС «Викинг» и «Адольф Гитлер», 60-я моторизованная дивизия и три танковые 13, 14, 16-я.

— Уходить из Ростова вы не собираетесь? — спросил капитан.

— Нет, не собираемся, — отчеканил обер-лейтенант Бенике. Войска генерал-полковника Клейста только наступают! Об этом прекрасно осведомлены ваши союзники англичане и французы. Это почувствовали на своей спине и вы. Меня, господин капитан, в свою очередь, интересует: неужели вы до сих пор не поняли, что война Советским Союзом проиграна?

— Здесь вопросы задаю я, — прервал его капитан. — Ваше дело только отвечать.

Обер-лейтенант Бенике высокомерно вскинул бровь, однако возражать не посмел.

А тем временем Клейст переживал далеко не лучшие дни. Его дивизии, втянутые в Ростов, оказались в узком мешке. Для Клейста было очевидно, что захваченный им огромный русский город придется оставить. Вместе с тем он знал: это привело бы Гитлера в бешенство — ведь Геббельс успел растрезвонить на весь мир, что «врата Кавказа» — Ростов-на-Дону — распахнуты для победного марша вермахта к бакинским нефтяным вышкам.

И все-таки из западни надо было вырываться. Советские армии — 18, 37 и 9-я — все плотнее сжимали Клейста в городе, а с юга, из-за Дона, приготовилась к броску 56-я отдельная армия. Похоже было на то, что танковые и моторизованные дивизии немцев вот-вот будут утоплены в Таганрогском заливе…

В ночь на 27 ноября 1941 года подполковник привез из штаба армии приказ о наступлении. Известие об этом быстро распространилось по всему полку. На Зеленом острове никто в эту ночь не спал.

Не уснул и Андрей. Сидя в обжитом за неделю «бронеколпаке» — так здесь называли блиндажи, сложенные из несгораемых касс, — он перебирал содержимое своего вещевого мешка. Выбросил пачку старых газет, сапожную щетку, ветошь для чистки автомата — все, что казалось ему лишним, ненужным в предстоящем бою. Аккуратно уложил в мешок смену белья, полотенце, зубную щетку, бритву. При скудном свете чадящей плошки долго рассматривал, раскинув на коленях, подаренную Наташей Татариновой толстую тетрадь, где на каждой странице были наклеены листья яблонь, груш, слив, черешен. Читал надписи, сделанные под каждым увядшим листком размашистым почерком Наташи, — «ренет Симиренко», «кальвиль снежный», «пепин шафранный», «лесная красавица», — и перед ним будто наяву вставал молодой сад над рекой: ровные ряды деревьев с пышными зелеными кронами, с белеными стволами, на которые аккуратно подвязаны «ловчие пояса». И не шум ноябрьского ветра слышался ему в эти минуты, а милые его сердцу разнообразные шорохи далекого молодого сада.