Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Немногие сии слова были сущими искрами, воспламенившими всю внутренность души моего спутника, и положили первое основание всему последовавшему потом между нами дружеству. Не успел я их вымолвить, как он с некоторым родом восторга воскликнул: «Что это я слышу! и, ах! как вы меня обрадовали!» — «Чем таким и что такое?» спросил я, удивившись. — «А тем, сказал он, что я нашел в вас то, чего желал, и чего всего меньше ожидал. Будучи и сам до того и точно таким же охотником, никак не воображал я себе, чтоб мог найтить в вас себе подобного, и тем очень–очень доволен». — «Признаюсь, отвечал я ему, обрадовавшись также тому, что и я не менее тому рад, и надеюсь теперь, что сие поможет нам проводить время свое в дороге без дальней скуки. Натура поможет нам прогонять ее, станем усматривать везде красоты ее, станем говорить об них и утешаться совокупно ими». — «Конечно, конечно!» воскликнул он, и действительно тотчас потом начал и он изъявлять мне приятные чувствования души его, производимые видимыми нами предметами, а я делаться отголосками их.

 Но не успели мы нескольких верст отехать, как мало–помалу начали входить и в другие разговоры, но далеко не пустые, а важные и приятные, относящиеся то до наук, то до литературы, то до физических и нравственных предметов, и чрез то спознакомливаться от часу больше взаимно, с нашими знаниями, с образом и расположением наших мыслей и чувствиями сердец наших. И какое взаимное удовольствие имели мы оба, узнавая и открывая друг в друге от часу более такие же знания, такие же расположения мыслей, такие же чувствия сердечные и все прочее! Все сие было ни мало неожидаемо нами и все удивляло и радовало нас чрезвычайно и изобразить истинно не можно, сколько приятностей доставляло нам то во все продолжение сего недальнего пути! Мы не преставали говорить ни на одну минуту, и нередко от нетерпеливости сообщить скорее свои чувствования и мысли, перехватывали взаимно друг у друга слова. И о чем, и о чем мы тогда не говорили, каких разных материй не начинали между собою, и с каким прямо душевным удовольствием слушали взаимно все говоренные слова друг у друга, как неописанно удивлялись редкому и прямо удивительному согласию во всем, и мыслей наших и чувств сердечных. Радость и удовольствие товарища моего изображались ясно в его глазах и во всех движениях и чертах лица его. Он не мог довольно надивиться случаю или паче судьбе, сведшей и спознакомившей нас совсем нечаянным и ненарочным почти образом и сдружившей нас друг с другом в немногие минуты и произведшей то, что мы взаимно друг друга искренно полюбили и возымели один к одному нелестное почтение и приверженность.

 И действительно, одного сего дня довольно было к связанию между нами тесного и такого узла дружества, которое в одинаковом состоянии продлилось по самую кончину сего милого и любезного человека. Я и поныне не могу вспомнить его, без душевного прискорбия и сожаления о его рановременной смерти, и без чувствования приятных ощущаний при напоминании о тогдашнем времени и о нашем с ним дружестве. Я хотя прошло с того времени уже множество лет, но я всякой день и всего чаще видя пред собой лаковую жестяную и особого устроения чернильницу, из которой я во весь последующий мой век писал и пишу и поныне, напоминаю сего друга моего, подарившего меня ею при одном случае, и в каждой раз когда ни вспомню, благословляю в мыслях прах его и желаю ему ненарушимого покоя, а ему в вечности блаженства.

 Но я удалился уже от нити моего повествования и самого дела, и теперь возвращаясь к оному скажу, что занимаясь помянутыми любопытными и приятными разговорами, и не видали мы, как едучи на ямских долетели мы до Киясовки, и тут только вспомнили, что ехали туда за делом, но о котором во всю дорогу не имели мы времени и помыслить, а не только чтоб говорить. Расположившись в самых тех же комнатах, где стоял прежде князь, наше первое дело было чтоб отправить того ж момента нарочных людей для узнания, где находится межевщик и когда бы нам можно было с ним видеться. Доколе посланные могли к нам возвратиться, старался товарищ мой, так как хозяин, всячески меня угостить. Кибитка, взятая им с собою, наполнена была с избытком всякою всячиною. Господа Салтыковы не преминули напичкать ее всем и всем нужным к столу и успокоению нашему, и отпустив с нами одного из поваров своих, не позабыли даже о самых винах, фруктах и вареньях, и я удивился увидев по накрытии нам стола для ужина, установленной его весь и вареными, и жареными и хлебенными яствами, и ликерами, и винами. — «Умилосердись, Александр Михайлович, сказал я: к чему такое множество, что вижу для угощения меня? Ей, ей напрасно!» — «Как напрасно! воскликнул мой спутник: ты у меня гость и гость любезной, и неужели нам здесь голодать? Нет, нет, дело делом, а себя нам к чему ж позабывать. Мы–таки будем себя довольствовать всем и всем, у нас всего много». — «Хорошо, братец, сказал я: но иное, право, лучше бы поберечь до Серпухова, там бы оно нам сгодилось лучше для угощения господ межевых, любящих–таки рюмки и бутылки, а я, право, ничего не пью, и для меня это совсем излишнее». — «О! сказал на сие мой спутник, там–таки там, найдем и в Серпухове, что надобно, а здесь для чего–таки нам терпеть нужду и себя не довольствовать? И когда вины вам не угодны, так по крайней мере покушайте прочего, также вот и фруктов и вареньев». — «О! это другое дело, сказал я, на это я соглашусь охотно, и я исстари был к сластям охотник и превеликий лакомка».

 Рад был господин Салтыков, что я сие выполнил и проболтался и с того времени, ну–ка меня всем и всем и всякой день до избытка всякими сластями подчивать. Словом, он не знал, как бы меня угостить лучше.

 В вечеру легши в одной комнате спать, не преминули мы опять возобновить о некоторых вещах разговоры и проговорили почти до полуночи. А поутру не успели мы напиться кофею, как прискакали наши посыланные с известием, что межевщик дома, и что если мы к нему в тот день приедем, то застанем его дома и можем с ним видеться и обо всем, что надобно, переговорить. Услышав сие, ну–ка мы скорее не обедать, а завтракать, ну собирать крестьянских лошадей и запрягать их, и севши опять все трое в карету, скакать к господину Вакселю.

 Дорогою помышляю я, как бы лучше расположить мне свое дело, и зная все существо оного, чего и чего и как требовать от землемера. Обранжировав все в уме своем мыслями, всходствие того и дал я сотоварищу моему наставление, как ему поступить с ним. Как межевщик был мне уже знаком, по прежней его у нас бытности, ибо мы успели тогда с ним кое о чем поговорить и гораздо познакомиться, то принял он меня как знакомого уже себе человека довольно ласково. А я ни с другого слова, представляя ему своего спутника, ему сказал: — «Вот батюшка, Василий Савельевнч, привез я к вам челобитчика. Сему человеку вверила княгиня Белосельская свое спорное межевое дело, и он с стороны ее, а я с стороны князь Сергия Васильевича Гагарина, приехали к вам с препокорнейшею нашею просьбою, о подании нам в рассуждении известного вам спора руку помощи, по поспешествовании с вашей стороны всем, чем вы можете к скорейшему разрешению оного. Межевщик, будучи великий хитрец, начал было подчивать нас учтивостями, балясами и пустяками, представлять нам невозможности и великие затруднения, говорит, что ему ничего при том сделать не можно, и хотя бы он хотел, но не в силах ничего учинить, и так далее; но я тотчас мигнул спутнику своему, чтоб он, по условию нашему, вышел на минуту вон, и оставшись с межевщиком, один наедине, не долго думая, сказал: — «Что, батюшка, Василий Савельевич, много говорит, мне дело это знакомо, и я знаю чего вам не можно и что можно сделать, если только похотите. А я вас уверяю, что не только князя обяжете вы благодарностью, если нам в сем случае поможете, но я с стороны княгини все ваши одолжения не останутся без благодарности существительной, разумеется». И схватя его руку пожал, а потом присовокупил: «Пожалуйте, сударь, в этом положитесь уже на меня и будьте уверены, что соблюдаемо будет притом и все, что нужно в таких случаях».