Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   Что легко не будет, Полина понимала с самого начала. У юридического положения, в каком барышня оказалась сейчас, виделись целых три мотива. И это в любом случае слишком много для кого угодно. Один она назвала сама, оставшиеся вряд ли даже осознавала. Пока она может делать вид, что все это не всерьез, что паспорта и гражданства - это такая веселая игра для смертных, зачем-то им нужная и важная, она может не вспоминать и не думать, что Лелика больше нет. Пока она не потеряла надежду стать такой, какой была в день встречи с ним и все пятнадцать лет после, есть и он - тот, кому она нужна и ценна со всеми ее странностями, от которых любой другой убежал бы с воем. Пока есть эта надежда, есть и он, потому что она, какой он ее знал и помнил, существует хотя бы в ее собственном воображении. Если она скажет "помогите мне восстановить гражданство", иллюзия рассеется и останется смертная женщина Алиса Медуница, неживые немертвые в куполе и недоступные возможности. Но кроме этого всего, было и еще нечто, более важное и острое.

   Полина вздохнула, собралась с силами и сказала:

   - Мне кажется, сказано достаточно, и все позиции уже понятны. Думаю, нам пора подвести итоги беседы.

   Все взгляды обратились к ней после этих слов, но она не повернула головы ни к кому и продолжала говорить, глядя куда-то мимо Алисы.

   - Мне кажется, что тот опыт, на основании которого сделаны выводы, предъявленные нам тобой, Алиса, был насилием. И скорее всего, этот вид насилия называется пытки. Я не знаю, как и когда с тобой это проделали, и пока не очень понимаю зачем, хотя по крайней мере по части причин у меня есть версии. У меня есть серьезные сомнения в том, что ты вообще помнишь эти эпизоды, так бывает, и нередко. Но ты реагируешь и говоришь как человек, которого пытали, вынуждая раскрыть тайны в обмен за прекращение пыток, а потом использовали твои тайны тебе во вред. Сейчас продолжать обсуждать варианты смысла нет, ведь что бы мы все ни сказали, ты будешь считать все наши доводы только еще одним событием в известном тебе печальном ряду. До тех пор пока ты не вспомнишь, что это было, не расскажешь мне, и мы с тобой не определим, чем те обстоятельства отличаются от этих, обсуждать это мы не будем. А вспомнить надо прежде всего тебе самой. Этот опыт, пока ты с ним не разберешься, так и будет перекрывать тебе лучшие выборы из возможных и заставлять выбирать плохие перспективы, когда вполне доступны и хорошие.

   - Ага, - без выражения сказала Алиса. - В смысле есть. Разрешите идти?

   - Иди, - Димитри был расстроен, но старался не показать этого совсем уж явно.

   Барышня поднялась, прошла по комнате, открыла дверь, вышла и прикрыла ее за собой. Полина сидела все так же молча, и только когда в приемной послышался шум и топот, кивнула как-то апатично и вместе с тем раздраженно.

   - Что там? - спросила Марина.

   - Предполагаю, обморок, - холодно ответила Полина.

   Димитри открыл дверь и вышел в официальный кабинет, выглянул в приемную. Алису, упавшую без сознания в десятке метров от двери, дежурный гвардеец нес на руках. Естественно, в госпиталь. Остальные уже расходились по постам.

   - Да, действительно, - сказал князь, возвращаясь.

   - Пойду-ка я покурю, - вздохнула, вставая, Марина.

   - Марина Викторовна, я, наверное, составлю вам компанию, - задумчиво произнес Макс.

   - Вы курите? - удивилась Лейшина.

   - Нет, но мне нравится запах, - улыбнулся сайх.

   - Лет тридцать назад я это уже слышала, - усмехнулась Марина. - Конечно, пойдемте.

   Димитри обратился к Полине:

   - Я прошу вас задержаться, Полина Юрьевна, у меня осталось несколько вопросов.

   - Да, господин наместник, конечно, - ровно и вежливо отозвалась она.

   Князь кивнул. Пока все участники несостоявшегося разговора прощались и покидали кабинет, Полина сидела молча, глядя в стол, с ничего не выражающим лицом. Димитри проводил взглядом Макса, выходившего последним, и развернулся к ней.

   - Как ты пришла к этому выводу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Полина почти незаметно пожала плечами.

   - Она же сама все сказала, при тебе.

   - Я не слышал ничего похожего, - возразил он.

   - Ты слышал то же самое, что и я, - легко произнесла она.

   Он смотрел на нее и не понимал, что происходит. Она сидела очень спокойно, но его не покидало исходящее от нее ощущение дальней, но явственной угрозы и какой-то странной обреченности. Димитри присмотрелся и понял: ее рука лежала на колене и пальцы почти неслышно выбивали по вельвету юбки простенький ритм - тратататата, та, та, тратататата, та, та... За этим ритмом слышался какой-то короткий распев, похожий на боевой, согласные шаги многих ног, заполненные толпой улицы и приближение чего-то неотвратимого, частью и основой чего был этот ритм.

   - Хорошо. Я это слышал, но не понял, что слышу важное. Я прошу у тебя объяснений.

   Она кивнула и без паузы начала говорить:

   - Та позиция, которую Алиса выразила, основана на некоем опыте, полученном ею лично. Чтобы привести к таким выводам, опыт должен содержать встречу с ситуацией вменения мотивов и намерений поперек личного взгляда на вопрос. И давления ради подтверждений вмененного от нее самой. Вероятно, давили, не слишком стесняясь в средствах, судя по итогам.

   Когда Полина замолчала, Димитри снова услышал "тратататата, та, та". Вероятно, она продолжала стучать пальцами по колену и пока говорила. Он качнул головой:

   - Странно. Мне казалось, что она не помнит той осени, когда с ней происходили события, похожие на то, что ты описываешь.

   - Конечно не помнит, - отрешенно сказала Полина. - Но, как видишь, продолжает знать о них и даже сделала выводы.

   "Тратататата, та, та", - билось в ушах у Димитри. Звук был далеко-далеко и совсем рядом.

   - Как это может быть? - спросил он.

   - У саалан так не бывает? - удивилась Полина.

   Князь ощутил, что ему стало легче дышать: она наконец перестала выбивать пальцами по колену этот проклятый ритм.

   - Я ни разу такого не видел, - сказал он. - Мы или помним и можем рассказать, или забываем, но тогда уж полностью. А забыть и продолжать помнить... - он прервался и развел руками. - Это новое для меня. Как вы это делаете?

   Полина почти незаметно усмехнулась.

   - Это разговор надолго.

   - Неважно. Рассказывай, - сказал он. - Хотя погоди-ка минуту... Иджен! Принеси нам чай и что-нибудь подкрепиться. Да? Отлично. - Он обратил к ней взгляд. - Теперь я слушаю.

   - Как скажешь. Наша память хранится в разных частях мозга, так вышло эволюционно.

   - У нас тоже, - возразил он.

   - Есть разница. Мы разделяем себя как живое существо и себя же как общественную единицу.

   - И мы разделяем, - улыбнулся князь. Он боялся ледяного спокойствия Полины, но не был готов обсуждать ее настроение. Слишком рано случился этот разговор, будь у него хоть месяц после вчерашнего разговора с ней, объясниться бы удалось. Сейчас он просто надеялся разговорить ее и растопить этот лед.

   - Да, но мы делим иначе, чем вы, и отличие довольно сильно, - ответила она.

   - И каково же оно?

   - Вы узнаете об этом делении позже, и оно у вас более осознанное и подконтрольное. При этом свою социальную единицу вы знаете до того, как начинается процесс воспитания... в смысле, воспитания людьми. Вам сначала рассказывают, кто вы такие, потом учат быть теми, кем вас назвали. У нас все это происходит одновременно, и результат, как видишь, получается разным, по крайней мере в том, что ты сегодня видел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - В чем эта разница? Ты можешь описать? - Льдышка. Скульта. Смертельно ядовитый... друг. Пока вчерашние обещания в силе - друг.

   - В том, что у нас социальная единица и организм одинаково участвуют в мышлении, одинаково имеют доступ к эмоциям, одинаково связаны с инстинктами и рефлексами и одинаково поддерживаются физическими процессами тела.