Сумма теологии. Том IV - Фома Аквинский

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Всякая рана – рана сердечная, и женская злость – всякая злость»[644] (Сир. 25:15). Следовательно, подобно тому, как женская злость превосходит всякую иную злость, как на то указывает [вышеприведенный] текст, точно так же сердечная скорбь превосходит всякую внешнюю рану.

Отвечаю: внутреннее и внешнее страдания сходны в одном пункте и разнятся в двух. Они сходны в том, что оба они, как уже было сказано (1), суть движения желающей способности. А разнятся они в отношении тех двух вещей, которые необходимы для страдания и удовольствия, а именно в отношении причины присоединения блага или зла и в отношении схватывания. С одной стороны, причиной внешнего страдания является присоединение противного телу зла, в то время как причиной внутреннего страдания является присоединение противного желанию зла. С другой стороны, внешнее страдание является результатом схватывания чувства, в первую очередь – осязания, в то время как внутреннее страдание является результатом внутреннего схватывания представления и разума.

Поэтому если сравнить причину внутреннего страдания с причиной страдания внешнего, то первая непосредственно связана с желанием, к которому относятся оба типа страдания, тогда как вторая связана с желанием опосредованно. В самом деле, внутреннее страдание восходит к тому, что противно желанию само по себе, в то время как внешнее страдание восходит к тому, что противно желанию постольку, поскольку оно противно телу Но то, что является таковым само по себе, всегда предшествует тому, что является таковым через посредство чего-то другого. Поэтому в указанном отношении внутреннее страдание превосходит страдание внешнее. И то же самое можно сказать о схватывании, поскольку схватывание разума и представления имеет более высокий порядок, чем схватывание чувства осязания. Следовательно, внутреннее страдание просто и как таковое является большим, чем внешнее страдание, о чем свидетельствует тот факт, что люди [часто] предпочитают испытывать внешнее страдание ради избежания внутреннего, а еще тот, что в той мере, в какой внешнее страдание не противно внутреннему желанию, оно может быть [даже] приятным и уместным благодаря внутренней радости. Впрочем, порою внешнее страдание сопровождается страданием внутренним, и тогда страдание возрастает. В самом деле, внутреннее страдание не только больше внешнего, но оно также и более универсально, поскольку то, что противно телу, может быть противно и внутреннему желанию, а еще – поскольку то, что может быть схвачено чувством, может быть схвачено и представлением, и разумом, но не наоборот. Поэтому в вышеприведенном отрывке так выразительно сказано: «Всякая рана – рана сердечная», – ведь даже страдания от внешних ран охватываются внутренними печалями сердца.

Ответ на возражение 1. Внутреннее страдание тоже может являться следствием того, что губительно для жизни. Кроме того, сравнение внутреннего и внешнего страдания должно исходить не из различия причиняющих страдания зол, но из различия способов, которыми причины этих страданий соотносятся с желанием.

Ответ на возражение 2. Внутреннее страдание обусловливается не схватыванием подобия вещи, поскольку никто не испытывает внутреннего страдания вследствие схватывания подобия как такового, но самой той вещью, которая представлена подобием. И эта вещь наиболее совершенно схватывается посредством подобия, поскольку это подобие является нематериальным и абстрагированным. Следовательно, внутреннее страдание как таковое, будучи обусловленным большим злом (поскольку зло лучше познается внутренним схватыванием), является большим.

Ответ на возражение 3. Телесные изменения в большей степени обусловливаются внешним страданием как потому, что внешнее страдание связано с присоединенной к телесности порчей, что является необходимым условием чувства осязания, так и потому, что внешнее чувство более материально, нежели внутреннее, точно так же, как чувственное желание более материально, нежели умственное. По этой причине, как уже было сказано (22, 3; 31, 5), тело подвергается наибольшему изменению в результате движения чувственного желания; то же самое можно сказать и о внешнем страдании при сравнении его со [страданием] внутренним.

Раздел 8. Существует ли только четыре вида страдания?

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Дамаскин заблуждался, разделяя страдание на четыре вида[645], а именно «апатию», «грусть» (которую Григорий Нисский назвал «беспокойством»[646]), «сострадание» и «зависть». В самом деле, страдание противоположно удовольствию. Но стольких видов удовольствия не существует. Следовательно, различать столько видов страдания ошибочно.

Возражение 2. Далее, одним из видов страдания является «сожаление», а еще, по словам Философа, «негодование» и «ревность»[647]. Но они не подпадают под вышеупомянутые виды. Следовательно, указанное разделение неполно.

Возражение 3. Далее, членами разделения должны быть противоположные друг другу вещи. Но указанные виды не противоположны друг другу. В самом деле, согласно Григорию, «апатия – это неудовольствие, приводящее к потере голоса; беспокойство – неудовольствие, отягощающее [ум]; зависть – неудовольствие по поводу чужих благ; сострадание – неудовольствие по поводу чужих несчастий»[648]. Но один и тот же человек может испытывать неудовольствие и по поводу чужого несчастья, и по поводу чужого блага, и в то же время быть отягощенным внутри и внешне безмолвным. Следовательно, приведенное разделение неправильно.

Этому противоречат два авторитета: Григория Нисского и Дамаскина.

Отвечаю: в понятие вида входит определение, что это есть нечто, добавленное к роду. Но вещь может быть добавлена к роду двояко. Во-первых, как нечто, само по себе относящееся к роду и виртуально содержащееся в нем; так, [например] «разумное» добавляется к «животному». Такое дополнение, согласно Философу[649], создает истинный вид рода. Во-вторых, вещь может быть добавлена к роду как, так сказать, нечто внешнее по отношению к выражающему род понятию; так, [например] «белое» или нечто подобное может быть добавлено к «животному». Такое дополнение не создает истинного вида рода в том строгом смысле слова, в каком мы обычно говорим о роде и виде. Но иногда о вещи говорят как о виде некоторого рода в силу наличия чего-то хотя и внешнего по отношению к роду, но при этом такого, к чему применимо понятие этого рода; так, о горящем угле или свете говорят как о виде огня постольку, поскольку в каждом из них природа огня прилагается к внешней материи. Подобным же образом мы говорим об астрономии и оптике как о видах математики постольку, поскольку начала математики прилагаются к природной материи.

В соответствии с вышесказанным виды страдания определяются путем приложения понятия страдания к чему-то внешнему. Эта внешняя материя может быть взята со стороны причины или объекта, или следствия. Итак, надлежащим объектом страдания является «свое собственное зло». Следовательно, страдание может быть связано с внешним ему объектом либо путем неудовольствия по поводу зла, которое не является «собственным», и тогда мы получаем «сострадание», которое является страданием от чужого зла, рассматриваемого, однако, как свое собственное; либо путем неудовольствия по поводу того, что не является ни злом, ни собственным, но – чужим благом, рассматриваемым, однако, как собственное зло, и тогда мы получаем «зависть».

Надлежащее следствие страдания состоит в некотором «порыве желания». Итак, внешний элемент в следствии страдания может быть понят как нечто, затрагивающее только первую часть, т. е. как исключающее порыв, и в таком случае мы получаем «беспокойство», которое отягощает ум, в результате чего избавление начинает казаться невозможным (по каковой причине его еще называют «замешательством»). Если же ум отягощен настолько, что даже члены становятся неподвижными, то речь уже идет об «апатии», и налицо внешний элемент, затрагивающий обе [части определения следствия], поскольку в следствии не остается ни порыва, ни желания. То же, почему об апатии говорят как о лишающей голоса, связано с тем, что из всех внешних движений именно голос является лучшим способом выражения внутренней мысли и желания, причем не только у людей, но, как сказано в первой [книге] «Политики», и у других животных[650].

Ответ на возражение 1. Удовольствие обусловливается благом, имеющим только одно значение, и потому удовольствие не разделяется на несколько видов подобно страданию, обусловливаемому злом, которое, как указывает Дионисий, «происходит от многих частичных оскудений»[651].