Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство - Павел Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исследователи дают даже конкретные цифры на примере поселений пигмеев: "в заботе о потомстве, действительно, участвуют, в той или иной степени, все жители деревни, вне зависимости от пола и возраста. На долю родителей приходится только 12,5 % затрат на уход за детьми, то есть почти вдвое меньше, чем вклад со стороны прочих взрослых жителей деревни" (Панов, 2017, с. 347). А 27 % детей вообще воспитываются без родителей (с. 346) — опеку над ними устанавливают другие члены коллектива.
Идиллия? Очень похоже. Но ведь даже если касаться не столь отдалённого прошлого, то ещё в начале XX века, когда большинство населения жило в деревнях или маленьких городках, значимое взаимодействие между людьми было куда более обширным, чем в больших городах. Легенда психологии Ури Бронфенбреннер, ностальгируя, описывает, что "раньше семьи, как правило, были более многочисленными. И скорее даже не за счет детей, а за счет взрослых, таких, как бабушки, дедушки, дяди и тети. Те родственники, которые не жили вместе с вами, жили по соседству. Вы часто бывали у них в доме, да и они часто приходили к вам и без особых церемоний оставались обедать. Вы хорошо знали их всех, и все они тоже хорошо знали вас" (1976, с. 60). Бронфенбреннер указывает, что дело не ограничивалось только родственниками, но и все жители маленького городка знали друг друга и детей друг друга, и всегда были готовы прийти на помощь.
Знаменитый историк семьи и детства Филипп Арьес и психоаналитик Франсуаза Дольто пришли к выводу, что рождение психоанализа как учения о неврозах по времени совпадает с распространением малой городской семьи. Как отмечает Дольто, вероятно, и неврозы как таковые стали известны лишь с 1860-х годов. Причину учёные видят именно в нуклеарной семье.
"Сегодня дети развиваются в очень узком окружении, в окружении своей семьи", говорит Арьес, "которая, впрочем, с начала XIX века стал очень маленькой. И если отец или мать не могут играть свою роль в этом психологически нормальном цикле развития, появляются очень серьёзные проблемы, которые могут сильно навредить. Между тем, как в то время, о котором мы говорим — к XVI веку — было совершенно неважно, исполняют ли отец и мать свои роли, так как всегда рядом находились те, кто заменял их в этом. Ребёнок и семья находились в намного более душевном, намного более тёплом окружении, на фоне которого семья не выделялась так сильно, как это происходит сегодня. И вот что мне интересно — не обнаружили ли мы чего-то исключительно важного для разрешения нашей проблемы? Не объясняет ли эта изолированность семьи и ребёнка от остального общества всех тех психологических проблем, трудностей, даже самых серьёзных, которые, кроме всего прочего, спровоцировали рождение, так сказать, психоаналитической мысли. Потому что психоанализ занимается такими проблемами, которые не возникали в доиндустриальных обществах. Современные дети намного уязвимее, чем они были в доиндустриальном обществе. Возможно, это объясняется тем, что общество, в котором жили дети, в XVI, XVII, XVIII и, среди простого народа, вплоть до XX века, это общество было очень насыщенным. Оно предоставляло ребёнку множество "заместителей" мамы и папы". "Урезанная" семья становится единственной социальной структурой, в которой существуют человеческие, социальные, эмоциональные контакты… Семья приобрела монополию на эмоциональность" (Дольто, 2012).
Арьес прав, указывая, что вплоть до XIX века дети всегда находились в окружении более чем двух взрослых: помимо отца и матери рядом всегда были многие другие родственники или же просто близкие друзья семьи, соседи. Но даже и ближе к концу XIX века уже в городской семье часто присутствовали другие люди — к примеру, слуги, которые также играли большую роль во внутрисемейных отношениях. Про XIX век даже можно сказать, "это был век прислуги. Она имелась в каждом доме — как сейчас в каждом доме имеется бытовая техника. Слуги были даже у простых рабочих (а иногда и у самих слуг). К 1851 году каждая третья жительница Лондона в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет была служанкой" (Брайсон, 2014, с. 135). Поместье аристократа могли обслуживать двадцать — двадцать пять слуг, а зажиточная горожанка могла иметь в своём распоряжении до пяти слуг (Ялом, с. 222). "Материнский труд, часто неравномерно, разделялся с прислугой, чья роль в поддержании семейной структуры традиционно недооценивается" (Шадрина, 2017, с. 254).
Роль прислуги для ребёнка позапрошлого века была просто спасительной. В США был так широко распространён уход за детьми белых господ чёрными рабынями, что общенациональное прозвище нянь-негритянок даже стало «mammy» — мамочка, а в 1927 борец за гражданские права даже сказал: "белые дети были вскормлены грудями чёрных женщин" (цит. по Мур, Эткинд, 2004, с. 55). Отношения между "чёрной mammy" и детьми её владельца были самыми интимными из всех её личных связей. В детстве маленькие хозяин и хозяйка формировали привязанность к своей "чёрной mammy", которую они сохраняли в течение всей жизни. Няня любила детей своих хозяев даже больше, чем собственных, и дети хозяев в свои ранние годы едва ли знали разницу между няней и матерью. Со своей стороны, подросшие дети часто заботились о «mammy» больше, чем о собственной матери (там же, с. 56).
Поздние психоаналитики пришли к выводу, что в распространявшейся в XIX веке городской семье присутствие прислуги в доме "противодействовало недостаточной стимуляции и эмоциональной изоляции детей" (Кохут, 2002, с. 259). Патогенное влияние родителей компенсировалась общением с прислугой, которая фактически составляла часть семьи. То есть резкое уменьшение семьи изначально было хотя бы частично компенсировано наличием прислуги.
В позднем психоанализе также было отмечено, что жалобы пациентов середины XX века стали сильно отличаться от жалоб пациентов конца XIX века, на базе которых и разрабатывал свои гипотезы о неврозах Зигмунд Фрейд. Если в 1890–1900-е больше жаловались на разные фобии, одержимости и навязчивые состояния, то уже к 1940–50-м значительная часть жалоб была на ощущение пустоты, бессмысленности собственной жизни и на ощущение ненужности — это было названо патологией самости (Кохут, с. 260). Возможным объяснением этой масштабной трансформации в психологии и могла быть прислуга, которая в жизни горожан ещё присутствовала в конце XIX века и фактически исчезла полвека спустя. Если раньше ребёнок ещё мог укрыться от напряжённых
