Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

суверени­тета германской государственной нации и ее культуры. Новые пред­ставления о существе национальности вынудили у него только фор­мальную уступку. В 1907 году, в речи на собрании «Союза немецких евреев», Коген развил следующую теорию: о еврейском народе или части еврейской нации внутри германского государства не может быть и речи, ибо государство создает единую нацию и единую куль­туру, но внутри государственной нации могут быть разные нацио­нальности, как антропологические или этнические группы; среди них еврейская группа имеет духовное оправдание своего существо­вания, лишь поскольку она выполняет свою божественную миссию: распространять среди народов чистую идею единого Бога и месси­анский идеал нравственно совершенного человечества; вне этого нет никакой еврейской культуры, ибо евреи всецело питаются культу­рою европейскою, венцом которой является германская. С упорством догматика Коген повторяет во всех своих писаниях этот символ веры, подкрепляя его доводами из своего богатого философского арсена­ла. Накануне мировой войны он втянулся в конфликт с сионистами. Он дал свою подпись под декларацией берлинских нотаблей против сионизма (февраль 1914 г.) и в особом заявлении мотивировал это тем, что видит в сионизме опасность для высшего религиозного иде­ала иудаизма. Вызванный учащеюся молодежью на объяснение, ста­рый профессор позже напечатал статью «Религия и сионизм» (1916), в которой выразил свое возмущение безрелигиозностью нового ев­рейского национализма и его антигосударственностью в смысле от­рицания суверенитета германской государственной культуры. Тут против Когена выступил идеолог своеобразного духовного сиониз­ма в Германии, молодой писатель Мартин Бубер.

Внук ученого талмудиста Соломона Бубера в Галиции (§ 11), Мартин Бубер (род. 1878) еще в студенческие годы в Вене был вовле­чен в сионистское движение, затем принимал активное участие в кон­грессах партии и в ее органе «Die Welt». Близость к кругу политичес­ких сионистов в резиденции Герцля не помешала, однако, молодому талантливому публицисту проложить свой путь в сионизме. Он сде­лался двойником Ахад-Гаама в Германии, но и тут он не копиро­вал творца духовного сионизма, а создал свой особенный, прино­ровленный к мировоззрению тоскующих по духовному Сиону на За­паде. Далекий от эволюционизма и историзма Ахад-Гаама, кото­рый не связывал свой духовный сионизм никакими религиозными императивами, Бубер видел в нем религиозную проблему. Он ста­вил вопрос так: в голусе душа еврея раздвоена между родным и чужим элементом, сионизм должен эту раздвоенность превратить в цельность, но такое обновление духа или, точнее, «превращение» («Umwandlung») должно быть «абсолютным», как было, например, в XVIII веке при возникновении хасидизма. Недостаточен духовный центр в Сионе, испускающий культурные лучи на диаспору, а необ­ходимо озарение каждой индивидуальной души через идею Сиона, как идею цельного еврея. Иудаизм есть «духовный процесс», кото­рый совершается в каждую данную эпоху и в настоящий момент дол­жен привести к новому национально-религиозному откровению. В сво­их «Трех речах о еврействе» («Drei Reden über das Judentum», 1911) и в ряде статей Бубер пытается объяснить свою несколько туманную и иррациональную доктрину. В борьбе Разума с Мифом в иудаизме нужно, по его мнению, отдавать предпочтение мифическому элемен­ту, как это в свое время сделал хасидизм, спасший народную душу от книжного раввинизма. Углубившись в изучение хасидской пись­менности, Бубер открыл там сокровища глубочайшей религиоз­ности. Он перерабатывал и издавал в стилизованном немецком переводе «Сказки рабби Нахмана Брацлавского» (1906) и «Леген­ды Баалшема» (1907), раскрывая перед читателями образы цади­ков, с которыми верующие советуются о каждом шаге в жизни. В этом хасидском мире, который он и непосредственно наблюдал в Галиции, устарели только формы, но сущность, перемещенная в но­вую форму, может внести живительную струю в современный иуда­изм. Так возник неохасидизм, сделавший Бубера чем-то вроде веро­учителя для группы интеллигентов в Германии, искавших возврата к Богу Израиля. Это направление проводилось в сборнике «Vom Judentum», изданном в 1913 г. студенческим кружком «Бар-Кохба» в Праге, ас 1916 года в берлинском журнале Бубера «Der Jude» (с участием Ганса Кона, Гуго Бергмана, Адольфа Бема, Роберта Вельтша, Арнольда Цвейга, Макса Брода и других писателей «мо­лодой Палестины» новой формации).

Система Бубера заключалась не в установлении определенных философских догматов религии, как у рационалиста Когена, а в воз­рождении религиозности в связи с идеологией сионизма. Полеми­ка между Бубером и Когеном по поводу вышеупомянутой статьи пос­леднего «Религия и сионизм» только углубила пропасть, которая отделяла старого миссиониста от нового духовного мессианиста. Коген, писавший свой ответ Буберу под угаром охватившего Гер­манию военного патриотизма, еще резче подчеркнул в нем свой культ государственной нации, в особенности германской («Все германские умы являются пророками гуманности», — воскликнул он с пафосом, забыв о Лютере, Трейчке и Дюринге) и решительно отмежевался от еврейского национализма, даже духовного. Коген умер весною 1918 года, за полгода до крушения того германского национального го­сударства, которое он так возвеличивал как родину высшей духов­ной и этической культуры. Он, к счастью, не дожил до возникнове­ния гитлеровской Германии, в которой исчезли «пророки гуманнос­ти»: это разбило бы сердце благородного идеалиста. Его посмерт­ный труд «Религия разума по источникам иудаизма» («Die Religion der Vernunft aus den Quellen des Judentums», 1919) должен был, по мыс­ли автора, служить новым «Путеводителем блуждающих», но рели­гиозная философия новокантианца была столь же далека от источ­ников иудаизма, как аристотелевская философия Маймонида, и вдо­бавок сильно запоздала для поколения, воспитанного в духе научно­го эволюционизма.

Культурная борьба кипела в германском еврействе в годы, пред­шествовавшие мировой войне. Старый ассимилятор Людвиг Гей­гер воевал с сионистами в редактируемой им берлинской «Allgemeine Zeitung des Judentums» и договорился до утверждения, что сионисты не заслуживают гражданских прав в Германии. В 1913 г. «Централферейн немецких граждан иудейского исповедания» принял резолю­цию об исключении из союза тех членов, которые «отрицают немец­кое национальное чувство и национально чувствуют себя только ев­реями». Даже умеренный Мартин Филиппсон в своей «Новейшей ис­тории еврейского народа» назвал идею еврейской национальности «бессмыслицей» («ein Unding»). Колебания национальной идеологии замечались даже среди сионистов; многие полагали, что членом своей нации еврей может чувствовать себя только в Палестине, а в Германии он вправе ассимилироваться с господствующей наци­ей, культуру которой он усвоил. Известный экономист Франц Оп­пенгеймер развивал в официозе сионистской партии мысль, что для западных евреев обязательно лишь сознание еврейского проис­хождения (Stammesbewusstsein), а не национальное сознание (Volksbewusstsein), которое присуще только восточным евреям, ве­дущим еще национальную жизнь. Здесь смотрели как на чудаков на редактора «всееврейского» журнала «Фрейштатт» в Берлине, Фрица Кауфмана, и его сотрудников (Н. Бирнбаум и др.), которые с 1913 года пропагандировали в Германии идею голусного автономизма.

Натан Бирнбаум продолжал свою борьбу за еврейскую на­циональную политику и, в частности, за права идиша в Галиции и Буковине. Статьи его от этого времени (собранные в его «Ausgewählte Schriften», том II, Черновиц, 1910) принадлежат