Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Александр Андреев

– Не расстраивайтся, Максим Александрович, мы ждали тебя везде, не минул бы. Здесь у меня сотня опытных стрельцов и еще триста по этому литовскому рубежу».

Через открытые окна и дверь хаты было хорошо видно, как хуторской двор быстро заполнялся выходившими, казалось, отовсюду московскими стрельцами, в зелено-серых, под цвет природы, кафтанах, внешне вежливо благожелательных, но от этого не менее опасных. Максим тоже вежливо улыбнулся москвичу и не разжимая губ прошелестел привычную характерную команду:

– Хлопцы, трио!

Показалось, что над хутором вдруг сгустился воздух. Никто из прошедших огонь и воду московских солдат ничего не увидел, пока в их сотенной гуще через секунды в четырех местах не появились витязи личной хмельницкой охраны. Рыцари стояли спина к спине боевыми казацкими треугольниками и у ближних к ним стрельцов вдруг непроизвольно заурчало в животах, потому что опытные рубаки вдруг увидели, что короткие и сильно изогнутые сабли, по две на поясах каждого характерника, лежат в особых ножнах лезвиями вверх, что позволяло хлопцам наносить убийственные удары без замаха. Замечавший все боярин спокойно сказал стоящему перед ним Максиму:

– Впечатляет, но для тебя не выход. Моих положишь, но все же их семеро на одного, а значит и сами ляжете и дела не сделаете. Успокойся, парень, посидим, поужинаем хлебосольно. Не забывай, мы же союзники. К Балтийскому морю, никак скачете? С договором? Я так и думал, куда же еще великий гетман пошлет свою лучшую тайную стражу с таким-то поручением, как не за северный кордон. Не к туркам же вам лезть?

Максим улыбнулся неожиданному царскому начальнику:

– Может и поляжем, дело воинское, но не все, а твои и ты сам Москву не увидите точно. Посидим, повечеряем, выпьем, ты подсыплешь нам сонного зелья, мы заснем и ты подменишь договор на его лживую копию и радостно вернешься с бесценной хартией к своему великому государю. Главное, ведь это получить очередные человеческие души, хоть и раком. А судьбы миллионов людей, своих и союзных, тебе Рюрикович, словно для задницы дверцы.

Вся Европа давно говорит, что Москва груба. Кто бы сомневался. Как собираешься объяснить бойню на хуторе? Неожиданный татарский чамбул прорвался аж за Чернигов? Небось и халаты на трупы приготовил? Я упрошу тебе задачу, князь Рюрикова дома!

Сотник личной охраны гетмана Войска Запорожского с напарником за спиной не спеша сел за стол против боярина, достал из наплечной сумки бесценную свинцовую трубу и вежливо поставил перед москвичом. Заволновавшийся враз боярин взял ее и долго открывал вожделенный свинец. Наконец, князь раздвинул ее и онемел. Труба была почти пуста, только белел внутри небольшой листок, но не пергаментный, а из обычной немецкой бумаги. Рюрикович резко развернул листок – на нем во всей своей высокохудожественной красе расположилась известная всем комбинация из трех пальцев, та самая «юбилейная троячка», она же казацкая дуля.

Не давая боярину опомниться, Максим тяжело и разборчиво произнес:

– Хартии у нас с собой нет, а обыскивать себя дорогой союзник, мы не дадим. Ты же знаешь, я никогда не лгу, только недоговариваю. Проводи нас к воротам, да предупреди своих, чтоб не хватались за сабли. Мои, видишь, тоже не спокойны. Завалим хутор трупами, а зачем? Нет же никакой причины для вооруженного конфликта. И дружеские гостинцы нам на дорогу не предлагай, мы уже выспались.

Расстроившийся боярин понапрасну рисковать жизнью не стал, сразу и безусловно поверив, что договора у характерниов нет, и это было очень правильно. Через молчащий стрелецкий двор уже на конях казаки двинулись к воротам. Москвич и сам севший на коня, провожал союзного сотника до выхода из хутора. Без шума они спокойно доехали до крепкого еще забора, и тут еще не решивший ничего для себя Рюрикович остолбенел. Вокруг хутора железным кольцом молча стоял всем известный Чигиринский полк, а прямо напротив ворот на белом аргамаке высился богатырь в кармазиновом плаще и шапке с двумя высокими страусиными перьями. Гвардейцы украинского гетмана отрешенно смотрели сквозь зелено-серых незваных стрелецких гостей, четко увидевших во вдруг застывшем, но прозрачном как слеза черниговском воздухе свои очень возможные трупы.

Богдан Хмельницкий сумрачно взглянул на москвича и боярский конь под князем от ужаса обвалился на круп. Боярин произнес ставшими непослужными губами:

– Здравствуй, ясновельможный гетман, мы в твоей воле.

Богдан хмуро и резко ответил:

– И ты здрвствуй, если с миром пришел. Что, рюрикович, у царя, государя и великого князя любая служба почетна, хоть холопом, хоть холуем, хоть жополизом? У тебя, князь, какая лучше получается? Правильно не отвечаешь, а то что-то ты у меня в глазах совсем раздвоился.

А ты, Максим, никак вилкой боярских щей похлебал? Смотрю не доехал, загостевался без приглашения. Кони, что ли пристали? Не ожидал от тебя, хлопец. Пришлось самому привести вам сменных лошадей, правда с рыцарями в седлах.

Максим и давно стоявшие за ним боевым серпом характерники враз заулыбались:

– Я батька, уже на возврате с дальней дороги попал в нечаянные гости, потому и решил не отказываться от усиленного боярского зова. А кони, конечно, пристали, это ты верно заметил.

У Рюриковича от этих все объяснивших слов на лоб вылезли глаза, ближние стрельцы уронили сабли, с лязгом брякнувшие на землю. Гетман спокойно произнес:

– Прощай, боярин и вы, стрельцы, прощайте. Поляки говорят: «kto jest blisko cara, ten jest blisko smerci. Nie rusz gowna, bo smierdzi”. Сами переведете. И осторожней с такими-то поручениями на украинской земле, а то старики у нас говорят: «От волка ушел, а на медведя набрел”.

Через минуту под нестройными криками стрельцов «Слава гетману и век долгий!» казацкая колонна во главе со своим героем четким походным строем по четыре витязя уходила от остолбеневшего хутора и быстро исчезала из стрелецких глаз, светившихся ужасом и восторгом.

И казалось стрельцам, этим бывалым рубакам, что вот-вот вернутся удивительные характерные хлопцы со смелыми, гордыми взглядами и обветренными, загорелыми лицами, от которых била неукротимая жизненная сила, и брызнут с их двойных неостановимых сабель голубые искры, и заполнит воздух лязг и скрежет закаленного железа, и загудит под ногами невозможных бойцов ждущая крови земля.

Исчезли украинские казаки с глаз московских стрельцов, развеялся завораживающий морок, и вернулось к засаде на хутор, хоть и с трудом, привычное казенное состояние, в котором со времен Ивана IV Ужасного не было места чувству собственного достоинства.

Богдан Хмельницкий скакал домой в привычном окружении характерников и Чигиринского полка. Гетман знал, что уже две недели оригинал русско-украинского договора 1654 года находится в лондонском Тауэре, под надежной охраной двух пар обоеруких и мастеров боевого гопака, хлопцев Ивана Богуна, отправленный туда бойцами Максима тихим залпово-ступенчатым способом, и никто в Англии не собирается его подменять и уродовать.

Характерники, смертельно вымотавшиеся в этот ураганный месяц, опять были в ближнем боевом охранении своего любимого героя. Летели кони железных витязей по родной украинской земле и летели откинувшиеся в особых походных седлах великолепные рыцари, как всегда достойно исполнившие главный приказ своего Богдана, выехавшего, несмотря ни на что из Чигирина прикрыть свой лучший тайный отряд от очень возможной московской ярости из-за срыва задания царя и его неуемных холопов.

И не знал сотник Максим и его группа, что уже полтора месяца из гетманской ставки почти ежедневно выезжали и выезжали какие-то гонцы с очень важными документами и усиленной охраной на запад, север, восток и юг и, кажется, на луну и внимательные взгляды со всех сторон пытались определить, что за документы везут эти казаки и неслись на них со всех сторон охотники за судьбоносными манускриптами, мечтая перехватить неперехватываемое.

И не знал сотник Максим и его отчайдухи, что все видящий взор Богдана Великого охранял их на всем опасном и бесконечном пути, что по всему их маршруту и вдоль, и поперек, и снизу, и сверху, характерников сопровождали лучшие казацкие отряды, имевшие убийственный гетманский приказ стирать в коридоре Чигирин – Таллин все находившиеся там диверсионные группы, и что уже навсегда уткнулись в жирный украинский чернозем две польских, шведская, турецкая, молдавская и еще пять банд профессиональных международных шантажистов, боем и обманом захватывавших важнейшие государственные и частные документы и за большие деньги возвращавшие их хозяевам или тем, кто больше заплатит. Одна за одной подставлялись банды под казацкие группы прикрытия и уделывали хлопцы в пень выманенных на себя чужеземных диверсантов.

И не знал удалой сотник и его группа, что по просьбе их украинского Богдана английский Оливер в нужный момент закрыл на сутки все Балтийское море, приняв корабль с пергаментом на английский берег без приключений, и по всей дороге от Портсмута до Лондона везде и всюду несли охрану характерного маршрута сдвоенные патрули великолепных «железнобоких» кромвелевских гвардейцев.