Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Как говорит автор, он дает здесь это утверждение пока без доказательств. Их он представит в «Братьях Карамазовых».

В образах Ивана и Зосимы. Оба героя исходят из общего тези­са: если нет бессмертия души, то все позволено. При этом Зосима придет к выводу о необходимости бессмертия как основы существования человеческого общежития. В «Дневнике писате­ля» тоже речь идет о необходимости признания бессмертия души.

Достоевский прямо говорит, что при отсутствии бессмертия смысл жизни для личности теряется. Жить в этих условиях мо­жет лишь безличность. «В результате ясно, что самоубийство, при потере идеи о бессмертии, становится совершенною и неиз­бежною даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами. Напротив, бессмер­тие, обещая вечную жизнь, тем крепче связывает человека с зем­лей» [1895, 10, 426].

Далее писатель прямо говорит, какую мысль он преследовал в «Приговоре»: «Отсюда обратно и нравоучение моей октябрь­ской статьи: «Если убеждение в бессмертии так необходимо для бытия человеческого, то, стало быть, оно и есть нормальное со­стояние человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует несомненно». Словом, идея о бессмер­тии — это сама жизнь, живая жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для челове­чества. Вот цель статьи и я полагал, что ее невольно уяснит себе всякий, прочитавший ее» [1895, 10, 426].

Бессмертие есть, так как оно «необходимо. Это примерно то же, к чему пришел Кириллов.

Отвечая на вопрос, почему так много самоубийств людей, не занятых высшими проблемами, писатель заявляет, что он не в состоянии объяснить каждое конкретное самоубийство, но у него есть убеждение, «что в большинстве, в целом, прямо или кос­венно, эти самоубийцы покончили с собой из-за одной и той же духовной болезни — от отсутствия высшей идеи существования в душе их» [1895, 10, 427]. То есть кончают жизнь не имеющие смысла ее. Высшего смысла.

Главная идея «Приговора» — доказательство существования бессмертия души. Доказательство от обратного, через обнажение того, к чему приведет обратный путь. Достоевский прямо гово­рит: «Статья моя «Приговор» касается основной и самой высшей идеи человеческого бытия — необходимости и неизбежности убеж­дения в бессмертии души человеческой» [1895, 10, 422].

Достоевский говорит, что в самой статье он прямо не разъяс­нил ее суть, надеясь, что читатель обладает не столь прямоли­нейным мышлением.

И вот после прочтения «Приговора» и разъяснения к нему мне стало ясно, почему несколькими годами раньше Достоевский заставил Кириллова сойти с вершин, не только связать себя с Петрушею, но еще и укусить его грязный палец. Образ Кирил­лова проявлялся в таком величии, что оно — при наличии пря­молинейности в читателе — могло привести читателя к мысли о самоубийстве, которое Достоевский вообще-то не одобрял. Приш­лось снижать образ.

Достоевский, желающий сохранить личность человека, высту­пает против такой крайности, как самоубийство. Отношение к этому акту выражено в словах Макара Долгорукого: «Самоубий­ство есть самый великий грех человеческий» [10, 8, 424]. Такое же отношение к самоубийствам проявляется в записях писателя: «Господи, благодарю тебя за лик человеческий, данный мне. (В противоположность самоубийцам.)» [ЛН, 83, 407]. Или: «Но он убивает себя (одна из болезней века)» [ЛН, 83, 591]. Болезнь века — этим много сказано. Вера в ложное и неверие в истинное толкают, по Достоевскому, людей на самоубийство. Беда века — безыдейность: «...не знаю, есть ли у нас хоть одна такая идея, в которую хоть кто-нибудь серьезно верит. Рутина наша, и бога­тая, и бедная, любит ни о чем не думать и просто, не задумы­ваясь, развратничать, пока есть силы и не скучно. Люди получ­ше рутины «обособляются» в кучки и делают вид, что чему-то верят, но, кажется, насильно, и сами себя тешат. Есть и особые люди, взявшие за формулу: «Чем хуже, тем лучше» и разраба­тывающие эту формулу. Есть, наконец, и парадоксалисты, иног­да очень честные, но большею частью довольно бездарные; те, осо­бенно, если честны, кончают беспрерывными самоубийствами. И право, самоубийства у нас до того в последнее время усили­лись, что никто уж и не говорит об них. Русская земля как будто потеряла силу держать на себе людей» [1895, 10, 196].

Достоевский убежден в существовании смысла жизни, в бес­смертии человечности, в том, что человек в любых условиях дол­жен уметь жить достойно.

Но недостойной жизни писатель не признает. В этом случае лучше самоубийство. Достоевский, конечно же, разграничивает разные мотивы самоубийства. И самоубийство ради «быть», са­моубийство кирилловского типа, он, хотя и не принимает за универсальное решение проблем, но выводит из ряда рядовых самоубийств.

В размышлениях Достоевского о самоубийстве я в качестве главного выделяю мысль о необходимости сохранения человечес­кой личности, о способности человека жертвовать физическим ради духовного. Самоубийцы Достоевского, а главным образом Кириллов, учат человека жить, жить достойно, хранить идею человеческой личности.

Достоевский, размышляя о самоубийствах, проводит идею, что человек всегда должен думать о смысле своего существования. Человек, погруженный в обыденность, в повседневность, не дол­жен забывать проблем вечного. Такой подход к жизни време­нами забывают, но он неискореним. В этом смысле Достоевский готов признать вечную, неизменную природу человека.

Проблему смысла существования решать трудно. Есть, конеч­но, и легкий путы попытаться изменить природу человека, вы­растить дурака, до проблемы недоросшего, а потому ее и не поднимающего. Можно изгнать из человеческой жизни вечное и жить обыденностью. Но это ли удел человека, для этого ли дан человеку разум?

Жить трудно. Один из потенциальных самоубийц Достоевско­го, герой «Сна смешного человека», удержался в жизни, увидя во сне выход из ненавистного ему, царящего на земле равноду­шия. Хорошо, что удержался. Но мысль писателя идет дальше: а ты удержись, не найдя иыхода. И не уйди при этом в достой­ное любого живого существа, но не человека «иметь». И только если не сможешь- избежать плена «иметь», то тогда лучше уйди. Но попробуй преодолеть и жить. В этом истинное назначение человека. Сохрани себя как личность. Личность должна жить. Но ради этого порою нужно умереть. Для сохранения идеи.

Философия самоубийства героев Достоевского не всегда есть и философия самого автора. Но что касается аспекта сохране­ния личности в этой философии, как в плане самостоятельности мышления, так и в плане ценностной ориентации, то Достоев­ский здесь смыкается со своими героями. В этом плане Кирил­лов говорит голосом Достоевского. Философия самоубийства Дос­тоевского создана ради жизни человека, его личности.