Право на жизнь - Денис Шабалов

Первая гипотеза: я думаю, что это место – подобие черной дыры… – Хребет начал вдруг безо всяких предисловий и говорил торопливо, словно пытался выплеснуть свои догадки как можно быстрее, пока не передумал. – По крайней мере, некоторые их свойства сходны… Как реальный объект исследования черные дыры никогда не рассматривались – понятно, почему – но некоторые их свойства рассчитаны математически, и даже есть подтверждения этих свойств наблюдениями космоса. Масса этого объекта так велика и гравитация настолько чудовищна, что черная дыра искривляет вокруг себя геометрию пространства и времени. Черная дыра в масштабах одного отдельно взятого детского сада… – слышно было, как Хребет растерянно ухмыльнулся, будто не верил, смущался своих слов. – Пацаны рассказывали, что видно со стороны, когда идешь, но не приходишь… Движения человека замедляются, он словно плывет… А ведь математически рассчитано, что именно этот феномен может наблюдаться при входе в горловину черной дыры… Наблюдателю со стороны будет казаться, что на подходе к ее горизонту событий скорость наблюдаемого объекта постепенно уменьшается, пока он не застынет, как муха в янтаре… Ведь фотоны, идущие от тела, будут испытывать все большее смещение – из-за чудовищного гравитационного поля все физические процессы с точки зрения удалённого наблюдателя будут идти всё медленнее и медленнее. Гравитационное замедление времени и эффект Доплера… Сам же объект в это время будет ощущать себя движущимся вполне нормально, и замедления времени его не коснутся, он его просто не почувствует. Правда, на подходе к сингулярности его просто разорвет гравитацией и приливными силами, а этого в нашем случае не наблюдалось… Однако тут есть масса нестыковок… Хотя бы то, что появись этот объект на планете – Земля была бы сожрана им в течение первой же минуты… – Хребет умолк и послышался его протяжный вздох. – Вторая гипотеза не менее фантастична. Возможно, пространство скомкалось в данной точке и соприкоснулось во множестве мест, отстоящих от нашей планеты на миллиарды световых лет и километров… Тогда в случае с черной дырой окна – это червячные переходы. А в случае скомканного пространства – точки-переходы соприкосновения этих пространств… – Хребет захихикал. – Бред! Дикий бред!.. Представляю, какую морду скроил бы профессор Грин, выдай я ему подобные гипотезы… Ученая братия разнесла бы меня в пух и прах, лишив всех званий и регалий… да вот только они не видели всего того, что видел я. Все представления фундаментальной науки здесь встают с ног на голову…»

«Десятое августа. Пятнадцать часов ровно.

Хода назад отсюда для меня нет. Остается только вперед… Последние несколько дней на втором этаже постоянно открыто жидкое окно. Я и сейчас стою перед ним. Там какой-то туннель… Я решил попробовать войти – ведь пропихнули как-то пацаны плюшевого медведя! Консервов осталось месяца на два, но сидеть тут больше нет смысла…»

«Двадцать четвертое августа. Пятнадцать часов ровно.

Итак – я на новом месте. Это и впрямь туннель, как я и предполагал. Он бесконечен, я брожу тут уже две недели – но он уныл и однообразен, как дорога в пустыне… Переход прошел удачно, кроме перепада давления я ничего не почувствовал. Оставил на месте перехода свои вещи, пошел осмотреться. Туннель вел только вперед, без поворотов и ответвлений. Заблудиться я не боялся… Однако это не получилось бы у меня при всем желании – пройдя всего с километр, я наткнулся на свои же вещи! Знакомые штучки – да только меня уже не проймешь. Плавали, знаем… – послышалась усмешка. – Я пошел обратно – и на этот раз я шел гораздо дольше, но к своим вещам так и не вышел. Странно… Пришлось возвращаться. Пространство в одну сторону неравнозначно пространству в другую сторону… Очень странно…»

«Двадцать седьмое августа. Двадцать три часа ровно.

Вокруг стоит тьма – но она стоит тут не всегда. Временами стены тоннеля вдруг светлеют, словно снаружи встает солнце, и лучи его пробиваются сквозь камень – и тогда здесь можно даже читать! Свет бледный, словно ранним утром, но даже такой свет – словно глоток воды в пустыне, после царящей здесь тьмы…»

«Двадцать восьмое августа. Семь часов пять минут.

Я засек периодичность – шесть часов света на каждые двадцать часов тьмы…»

«Пятое сентября. Семнадцать часов пятьдесят две минуты.

Несколько дней назад я набрел на странный, словно опаленный огнем железнодорожный состав. Внутри были люди – оплывшие, изуродованные, слипшиеся друг с другом… Но самое главное – одно из окон этого поезда проявляет те же свойства, что и окна в детском саду, с той только разницей, что оно всегда твердое. Я наблюдал за ним несколько дней, возвращаясь снова и снова. Чаще за ним стоит мгла, гораздо реже – что-то осмысленное, но однажды… Однажды я видел колонну грузовых автомобилей посреди поля и людей вокруг. За окном стоял день… Я помахал этим людям – и, кажется, они даже увидели меня! – но картинка мелькнула очень быстро, как если бы поезд двигался. В другой раз – это была платформа подземной станции. Я готов поклясться – это было метро! Москва или Питер… Колонны, высокие потолки, лепнина… Правда, вся эта роскошь утопала в полутьме – наверное, там была ночь, и горело только скудное ночное освещение – но посреди платформы почему-то стояли вооруженные автоматами люди… Я не успел даже помахать – они мелькнули и исчезли – но поезд они определенно заметили. Засуетились, забегали… однако платформа уже скрылась – окно опять стало черно…»

– Вы поняли?.. Уж не нас ли он тогда видел? – оглядел сталкеров Добрынин. – Помните туман? Я тогда тоже внимание обратил… За окном мужик стоял – рукой нам помахал! Он заросший был, я его и не узнал! А это, оказывается, был Нибумов…

– Утешает, – кивнул Семеныч. – Значит все это – не бред сумасшедшего. Или совпадение… Ладно, дальше…

«Шестое сентября. Восемнадцать часов тридцать минут.

Я отодрал несколько металлических листов, оттащил их к своим вещам… Я соорудил там некое подобие домика из хлама, попавшегося мне здесь – и сделал из этих листов крышу… Неуютно спать посреди дороги. Здесь тепло, но желание иметь крышу над головой – инстинктивное. Уж не дичаю ли я, поддавшись инстинктам ?..»

«Двенадцатое сентября. Четыре часа пятьдесят пять минут.

Сгнили носки – пора уже… “Берцы” тоже скоро запросят каши… Сколько я здесь брожу? Диктофон показывает три месяца, но я чувствую, что дольше, много дольше…»