Империя звёзд - Элисон Бэрд

— Это так, — признала Эйлия. — Хотя я верю, что сперва он хотел как лучше.

— Конечно. Люди этой породы всегда хотят как лучше — сперва. Прекрасная пора была у него и его подручных — когда они устанавливали законы и справедливость и убивали всех, кто с ними не соглашался.

Она вздохнула.

— Хотела бы я знать, что случилось с тем младенцем, что я видела. У которого мать была пьяна или опоена.

— Весьма вероятно, что он уже умер.

— Жаль, что я не могла его спасти.

— Зачем? Эта женщина только заведет следующего ребенка, и он тоже будет голодать. Эти люди плодятся и умирают как насекомые — да они и есть насекомые. Понимаешь, восприятие со временем тоже меняется. Мне трудно вызвать в себе сочувствие к этим человеческим подонкам. Если я начинаю кого-то из них жалеть, тут же до меня доходит бесполезность этого занятия — заботиться о чем-то столь скоротечном.

Эйлия отчаянно искала аргументы, которые могли бы его переубедить. Тогда был бы мир… мир, завоеванный без войны. Она не тешила себя иллюзиями насчет Мандрагора. Даже не знай она о прошлых его преступлениях, она не могла не замечать вопреки всем его усилиям его черствость, аморальность, себялюбие. Но эти недостатки, наверное, неизбежны в том, кто живет так долго: видя, как умирают поколение за поколением его собратьев, нельзя не отрешиться от эмоций, чтобы не сойти с ума, а века одинокой жизни способствуют эгоцентризму. И ока поймала себя на том, что замечает, как неосознанно царственна его осанка, какой мощный разум светится в острых, далеко зрящих глазах. Она видела в нем едва заметные следы того человека, которым был он когда-то, — королевский сын и храбрый рыцарь, следы, которые не стерли даже пять столетий. Уничтожить то создание, в которое он превратился, — значило бы лишить этого человека шанса на новую жизнь.

А он продолжал говорить негромко, глядя на город: — Когда архоны посетили впервые этот мир сто миллионов лет назад, он был населен почти одними рептилиями. Ты видела огромные длинношеие создания в джунглях — танатонов, потомков тех, что были завезены сюда архонами. Теперь они существуют только здесь: их род давно уже вымер. Когда архоны снова вернулись в этот мир, они обнаружили птиц и зверей с мехом, воцарившихся вместо них, и среди последних были предки человеческой расы. Никто не знает, кто теперь живет на исходной планете. Может быть, что люди так и не возникли на ней — или возникли и вымерли. Может быть, человечество — как гигантские рептилии, что жили до него: неудачный проект, построенный силой жизни.

Эйлия подумала о страдающем населении здесь и на Мере, о мудрых и добрых элеях, о своих родственниках и друзьях — и все это одна сплошная неудача? Потом вспомнила ласковый голос Аурона: «Мы называем вас создателями. Вы, люди, никогда не перестаете нас удивлять».

Она сделала глубокий вдох.

— Мандрагор, вся моя суть говорит мне вот что: «Если один младенец не имеет значения, то ничто вообще значения не имеет».

— Похоже, что ничего вообще, Эйлия. Оставь человечество идти своим путем. Пусть идет к погибели, если хочет. — Он отвернулся от пейзажа, будто в отвращении. — Эти люди расскажут тебе величественные и славные истории о своем городе, своей истории, своих идеалах. Но с этой высоты я видел, как расползается этот город-государство, и я видел, что он на самом деле такое: огромная раковая опухоль, своим неуправляемым ростом отравляющая землю вокруг себя. Люди любят думать, что моругеи — противоестественные, отвратительные создания. Но они чудовищны лишь по своей внешней форме. Война, убийство, каннибализм — что бы они ни делали, нет в этом ничего такого, чего не делали бы люди в то или иное время. Под своей уродливой оболочкой они совершенно от вас не отличаются, вот почему они внушают вам отвращение. Вот, например, царь Роглаг — он низкий, порочный, коварный, подлый, абсолютно лишенный совести, щепетильности или высоких чувств. Но он никогда не всадит мне нож в спину, потому что я не дам ему подойти сзади. По-настоящему опасны те, кто предлагает тебе вечную дружбу и верность. Рог может мне сделать любую пакость, но никогда не сможет обмануть моего доверия.

Ложь и передергивания — к этому она была готова, но не к этой беспощадной атаке правды. Она молча смотрела на город и на миг увидела его новыми глазами. У него были все черты человеческой души, поняла она, с ее возвышенными пиками и черными провалами, с ее смесью мрака и света.

— Но я вижу и добро там, внизу, — возразила она; вспомнив Маг и ее щедрость.

— Да, там оно есть, — неожиданно согласился он. — Своего рода добро, хотя и не то, о котором ты думаешь. Возьмем, например, розы в садах дворца.

— Розы? — повернулась она к нему. — При чем здесь они? Я считаю их красивыми.

— Правда? А мне они кажутся уродливыми. Переростки, слишком большие — многие даже аромата не имеют. Их подкрутили, поменяли, чтобы подходили под некоторые человеческие понятия о красоте. А эти жирные изнеженные собачки, которых так любят придворные дамы, — можешь ли ты поверить, что их предками были волки, охотящиеся в диком лесу? Люди не могут устоять против искушения извратить природу, создавая уродства, и то же верно и для архонов. Древние хотели создать новый вариант человечества. — Он стоял, пристально вглядываясь в сад. — Красивых, нежных, безобидных людей. Своих комнатных песиков.

— Элеи счастливы.

— Слишком счастливы. Они живут в раю дураков, и потому они обречены: куда им против вторжения моругеев или зимбурийцев, против мощной, жадной, ненасытной жизненной силы, которую эти расы воплощают. Элеев просто сметут.

— Но это ужасно! — воскликнула она.

И опять в его словах была правда.

Он пожал плечами.

— Таково положение вещей. Бога как такового не существует — есть лишь идиотическая сила, порождающая жизнь и системы живых существ, но у нее нет ни предвидения, чтобы не совершать ошибок, ни ума, чтобы их исправлять. И все же она хозяйка не такая жестокая, как архоны, которые гнули и выворачивали природу ради своих целей. У силы жизни хотя бы нет любимчиков: ко всем живым существам она относится одинаково, с одним и тем же высоким безразличием. И вот так, случайным поиском, она создала нечто драгоценное: свободу. Только это и важно — свобода зверям бегать в диких лесах, свобода людям управлять своими делами самим, даже уничтожить себя, если до этого дойдет, свобода для Эйлии поступать со своей жизнью так, как она хочет. Ты бы никогда не выбрала ту роль, что тебе дали. Так оставь ее, освободись от нее. Останься на Неморе.

Без толку; их разговор всегда скатывался к одному и тому же.