Империя звёзд - Элисон Бэрд

Или:

— О, я вижу, ты читаешь Бендулуса. Он никогда не умел просто излагать факты. Однажды он мне сказал с абсолютно честным лицом, что гадюка припадает ухом к земле, слушая шаги своей дичи, а другое ухо зажимает хвостом.

Очень трудно было представить себе, что этот радушный хозяин и собеседник вскоре предпримет попытку ее убить, если ока не встанет на его сторону. Это было, как думалось ей, вроде игры с полуприрученным зверем, который в любую минуту может выпустить когти. Не было никаких признаков, чтобы на него действовали ее аргументы, и Эйлия начала терять надежду. Время истекало, а еще она все сильнее тревожилась из-за Синдры Волхв. Хотя эту женщину она больше не видела — наверное, Мандрагор велел ей не попадаться Эйлии на глаза, — ей казалось, что Синдра все время где-то рядом, как ядовитые испарения в воздухе. Не может ли Синдра отравить ум Мандрагора неприязнью к ней, Эйлии?

— Ты проигрываешь, — заметил Мандрагор в тот вечер, когда они в сокровищнице играли в стратагему.

Эйлия подняла глаза, пытаясь понять, только ли об игре он говорит.

— Я проигрываю, потому что ты мошенничаешь, — ответила она тоном легкого упрека, глядя на золотые и серебряные фигуры на доске. — Конные рыцари не бьют слонов. Это против правил.

— Так ты все-таки следишь за игрой. А по правилам я никогда не играю, — ответил Мандрагор, не поднимая глаз от доски. — Те, что пытаются связать себя кодексом чести, обречены на поражение. В любом игре побеждает сильнейший — или хитрейший, но не честнейший. Твой ход. — Он выпрямился и откинулся на спинку кресла.

Не могло быть сомнений, что он говорит не о настольных играх.

— И все же лучше вести себя честно, — заявила она, минутку подумав. — И ты сам в это веришь, иначе бы ты не чтил договор, который заключил со мною.

— Ты сама веришь в то, что говоришь, принцесса, или же просто повторяешь уроки, которые в тебя вдолбили? Вспомни, ты здесь свободна, и твои мысли — тоже. Ты можешь делать, говорить и думать что только пожелаешь, и никто здесь тебя за это не осудит. То небольшое царство, что я создаю, будет уникальным. Никто и ничто не войдет сюда без моего разрешения, ни свет или тьма, ни добро или зло не будут здесь править. Буря, что бушует снаружи, пусть дует мимо моей двери — я не впущу ее. — Он оперся подбородком на руку, задумчиво разглядывая Эйлию. — Ты тоже жаждешь свободы, или ты бы не была здесь. Ты сбежала от своих опекунов.

— Сбежала? Я искала тебя для переговоров, чтобы установить перемирие!

— Так ты себе сказала. Но разве в самой глубине души ты не желала быть свободной? Не обрадовалась, когда вырвалась наружу одна, без цепей, без стражи?

Опять он требует от нее честности.

— Да, — ответила она тихо, вспомнив дикую радость, когда она взяла на себя управление летающим кораблем и послала его в Эфир.

— Ну вот, теперь, когда ты здесь, зачем тебе возвращаться?

— Потому что я не могу жить лишь для собственного удовольствия! Я нужна народу Арайнии.

— В самом деле? Хорошо, а ты сама? Что нужно самой Эйлии? Зачем приносить себя в жертву людям, которые ради тебя палец о палец не ударили? Ты воистину их любишь или тебя привязывает к ним лишь безрадостный долг? И род человеческий всегда был к тебе неизменно добр?

Она нехотя припомнила жестокость девушек в маурийском монастыре, дни, полные издевок и колкостей, превращавшие ее жизнь в мучение.

— Ты хочешь научить меня ненавидеть, — сказала она спокойно, выпрямляясь и глядя ему в глаза. Он знал, что ей пришлось пережить, и хотел этими воспоминаниями причинить ей боль и пустить мысли по кривой дорожке. Но разве для этого он не должен сам понимать, как ощущается такое страдание? — Они тебя действительно сильно обидели? — спросила она в неожиданном вдохновении.

— Что? — спросил застигнутый врасплох Мандрагор.

— Дети, что кидали в тебя камнями и обзывали тебя, когда ты был ребенком, в Зимбуре. Эти шрамы так и не зажили?

На миг, на краткий миг казалось, что он действительно застигнут врасплох. Но тут же золотые глаза превратились в закрытые ставнями окна. Он резко встал из-за стола, подошел к высокой арфе и стал подбирать на ее струнах дрожащий мотив.

Не зная, одержала она победу или потерпела поражение, Эйлия попыталась сменить тему на нейтральную.

— Я и не знала, что ты играешь на арфе, Мандрагор.

— Одно из преимуществ долгого срока жизни состоит в том, что можно стать мастером практически в чем угодно. Я в свое время делал многое — и был многими.

Он продолжал перебирать струны.

— Я знаю эту песню, — сказала она, пытаясь поддержать разговор. — Она написана на слова баллады Барда, которую я всегда любила.

— Правда? — Он состроил гримасу. — Она с жуткими длиннотами и до тошноты сентиментальна. Я не числю ее среди своих лучших достижений.

До нее дошло не сразу.

— Ты…

— Я, — мрачно ответил он. — Я и есть так называемый Бард из Блиссона. Прошел я через этот поэтический этап. Неужели твоим достопочтенным ученым не приходило в голову, что их безымянный бард слишком долго жил? Для любого человека написать такое объемное собрание сочинений за каких-то сорок лет — задача совершенно невыполнимая.

Эйлия стояла, остолбенев. Не может быть. Он лжет. Этот холодный циник — автор тех стихов, которые она так любит?

— Но ведь эти стихи так благородны, так чувственны! — возразила она, не думая.

— И столь подлый и черствый человек, как я, не мог создать таких шедевров. Что ж, такая точка зрения вполне солидна.

— Прости… я не хотела…

Но было поздно, слова уже сказаны. Он уронил руку со струн арфы.

— Что-то сегодня душно в этой комнате. Я думаю, можно выйти на башню подышать. Ты не составишь мне компанию?

Она поняла, что это — напоминание о незаконченной дуэли, которая вскоре произойдет, если она не сдастся или не убедит его. Сердце ее заколотилось, но вновь она смогла ответить небрежным тоном.

— Да, это будет приятно, — сказала она, вставая и выходя вслед за ним на вершину башни.

Внизу раскинулся пейзаж, покрытый множеством теней от трех малых лун Неморы. Эйлия встала у парапета, пытаясь собраться с мыслями. Мандрагор подошел и встал рядом, глядя на огни Лоананмара. Помолчав, он снова заговорил:

— Сколько там теперь огней! Я за этим городом и его обитателями не первый век наблюдаю. Это было по-своему интересно…

— Ты о них говоришь как о скопище муравьев, — заметила она.

— Муравьев! — фыркнул он. — У муравьев было бы больше порядка. С этой высоты человечество кажется размером с насекомых — и сильно им проигрывает в сравнении. Всегда одна и та же история, снова и снова: повстанцы поднимают бунт, чтобы свергнуть власть тиранов, но лишь только добьются успеха, сами занимают их место. Их теперешний Смотрящий — не более чем тиран.