Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

лет, как уехал я отсюда, да и уехал-то не в дальние края, а в Новгородскую да Калининскую области, где тоже, как выражаются нынешние девицы, не фонтан, тут, под Великими Луками, Себежем, Опочкой, Псковом, ничего не изменилось к лучшему, земли пришли в запустение, деревни обветшали, люди постарели и увяли. А уж до того, как переехать, побывал я в окрестных землях: под Ленинградом, в Прибалтике, в Белоруссии, в Подмосковье, стало быть, мог сопоставлять, и от этого сопоставления очень горько делалось на душе: за что такая доля выпала моим землякам? Вот говорят и пишут из книги в книгу, что там-то и там-то война оставила пустыни, взяла каждого третьего, четвертого, пятого жителя, а про мою землю не говорят и не пишут, сравнительных утрат не называют, характеристик не дают — да существует ли она вообще? Какими болями болеет? В чем нуждается, чего хочет, к чему стремится?

Позже, когда я объеду, обойду оба бывших партизанских края — южный, Себежский, и северный, Дедовический, увижу все своими глазами и наведу справки, — узнаю, что каждый  т р е т и й  пскович погиб в борьбе с оккупантами, тогда обида за невнимание, за безразличие к судьбе моей земли станет еще горшей. Не оттого ли побегли псковские парни и девчата, бросив свои деревни, в окрестные, более благополучные земли, а те, кто остался, увяли от беспросветности? А отчего же еще, если, объехав свой родной Бежаницкий район — две сотни деревень, я увижу, что все они «в наличии» — ни одна не исчезла! — но мне хватит двух рук, чтобы сосчитать новые избы в них. Подумать только: за четверть века на двести деревень десяток новых хат! Легко выводить на бумаге, произносить с трибун афоризмы, вроде: «Нечерноземье — как бы вторая целина», а попробуйте походить по этой «целине», если она тебе родная по крови, давшая жизнь и душу, — каково станет от подобных крылатых фраз!

Но что толку сетовать на то, что не в нашей воле? Помогай, сын, своей износившейся в тяжкой доле матери, бери на свои плечи ее ношу. Если, конечно, совесть еще не уснула в тебе.

Честно говоря, теперь я и сам не объясню, откуда брались силы писать, писать, писать… Что же делать, если вся моя власть и все возможности — перо да бумага? Потом литературные критики сделают удивленные глаза: «Поразительна его работоспособность!..» А среди читателей отыщутся брюзжащие снобы: «Слишком плодовит этот «деревенщик», его писания оскомину набили». Снобы-то ладно, что с них возьмешь, а вот почему те, кому по роду службы должно болеть за дело, морщились за спиной и урезонивали в глаза: «Не все у нас так уж плохо, не мешало бы кое-что и прославить»? Кому ж приятно, когда пальцем тычут на беспорядок в доме, это понятно, но откуда, скажите, пожалуйста, такое благодушие и успокоение? Ополчились, когда в репортаже «Вдоль и поперек» сказал: да ведь обленели мы, братцы, по-пенсионерски живем, малым довольствуемся. Обозвали «патриархальщиком», когда обратился к опыту сельского мира, вступился за деревню. Да мало ли…

7 декабря 1985 года

Причины, причины… Для поверхностного взгляда они казались простыми: капитальные вложения. Да и как тут иначе рассудишь: суп из топора только пройдошливый солдат мог сварить, да и то в сказке. Но капвложения-то уже пошли. Конечно, отощавшая овца не вдруг тело нагуливает, время потребно. Так что назови сто причин — и прав будешь. А к ней еще добавь: деньги не хозяину идут, а подрядчикам. Что подрядчики напланируют, туда деньги и кидают, а надо или не надо, у них голова не болит, «объемы» им обеспечены — процветают.

«Перекос» в капвложениях обозначился очень скоро, и вызвала его совершенно необычная, мужику непонятная практика. Нормально-то как? Кто владеет средствами производства, кто производит продукцию, тому и распоряжаться, куда деньги вложить, кого нанять исполнителем, если своих сил маловато, кому, сколько и за что заплатить. Однако где-то наверху сочли, что так дело не пойдет, деньги надо давать специализированным подрядчикам, спускать им планы и задания (именно спускать, а не заказы набирать), а работу оплатит Госбанк. На земле кто-то что-то делал-переделывал, а хозяин только посматривал, не имея права отменить или переиначить. Это и называлось целенаправленным вложением капиталов. Направленным на цели, определенные конторой сверху, следовательно, оставляющие владельца земли в стороне. Централизация управления, перешедшая разумные пределы, убила инициативу низов. А инициатива, как известно, есть проявление духа народного.

Не знаю, существует ли в научном словаре такое определение: п р е д е л ь н о е  с т р е м л е н и е, но в народе слышал не раз. Не напряжение предельное, а именно стремление. Напряжение — это состояние физическое, кое опять же в народе выражается одним словом — «выкладываться», то есть напрягать силы до предела. Стремление же суть состояние духа, когда все силы ума и души направлены на поиск наилучшего пути и наивысшего результата. В низах, в массе такого стремления при всей тщательности исследования и я не находил. О тщательности говорю не случайно, потому что если судить по газетам, по речам, по докладам, то активность масс неуклонно возрастала. Но как только возьмешься сравнивать итоговые цифры (с чего я начал, если помнит читатель, очерк «Четвертая ступень»), то неизменно возникает вопрос: «активность возрастает» — результаты падают, отчего же так? За ответом и понадобилось спуститься туда, где живут и работают люди, — в их деревни, избы, поля, фермы, посмотреть и послушать, чем живут и как живут. Тогда и открылось, что никакого предельного стремления ума и души нет. Это бросалось в глаза не только запущенностью земли, кое-как исполняемой работой, убогостью быта, но и какой-то ужасающей скукой, потерей интереса ко всему, что было придумано специально для души. Песни, игры, гулянья, ярмарки, посиделки, вечерки, сказки, частушки, гармошки — все, что жило в послевоенной нищей деревне, ушло, исчезло, будто ветром выдуло. А ведь это не приносное, не предписанное, не навязанное, такое, что можно привезти и увезти, разрешить и запретить, это рождено потребностью души. Выходит, душа перестала желать? Что же такое с ней случилось?

Надо было искать ответ. И надо было что-то делать. Самому. Своими руками. Чтобы иметь право сказать: достучаться можно, разбудить можно, позвать к действию можно. Дело касалось  ч е с т и  публициста, имеющего свои убеждения и отстаивающего свои идеалы.

* * *

Я уже говорил, что пора словесных баталий интеллигентов-гуманитариев (в частности, публицистов) с экономистами-прагматиками прошла, предстоит дискуссии заменить делом. Дело гуманитариев — духовная сфера. Ныне она директивными документами выдвинута на передний край экономической политики двумя словами: «человеческий фактор». О том, как зачинали мы это дело в Борках, я не раз писал в журнальных очерках и газетных