На железном ветру - Виктор Егоров

Она и в самом деле умоляюще прижала обе ладони к груди. В слабом отсвете фонаря глаза ее влажно блеснули, и Михаил понял, что это слезы.

Он порывисто сжал ее узенькие плечи и почувствовал ладонями, как мелкий озноб сотрясает ее тело. Благодарность, нежность, пронзительное желание защитить это хрупкое одинокое существо жарким потоком захлестнули Михаила.

— Спасибо, Лора, спасибо, милая Лора... вы — настоящая.

Она смущенно наклонила голову.

— Жорж, что вы говорите... Право, я ничего...

— О, конечно. Вы лишь дважды сегодня спасли мне жизнь.

— Значит, вас действительно хотят убить?

Он подумал, что напрасно напугал ее, и улыбнулся.

— Пойдемте, вы озябли.

Они пересекли улицу Сен-Дени и направились в сторону бульвара. Он не представлял, почему выбрал именно это направление. Он вообще не знал, куда теперь идти. Он был обложен со всех сторон, и спасти его могли только ноги. Ни страха, ни безнадежности он не испытывал.

Прежде всего следовало позаботиться о Лоре. И глупо скрывать жестокую правду. Она должна знать всю меру опасности, чтобы успешно избежать ее.

Разговаривать на ходу было неудобно. Он остановился неподалеку от какого-то подъезда.

— Лора, выслушайте меня. Положение серьезно. У Юрия я столкнулся с самим Алексом Ферро. Он человек Брандта и притом же оказался моим старым знакомым. Он знает и меня и вас. Он начал осаду и неизвестно когда снимет. Мне придется сегодня же, в крайнем случае завтра, исчезнуть из Парижа...

— А я?

В ее возгласе Михаил услышал и растерянность, и боль, и надежду. У него пересохло во рту. Он вдруг почувствовал себя подлецом. Оставить ее одну, без работы, без жилья, без средств. Конечно, можно дать ей денег, но это... Как она на это посмотрит... Ведь он любит ее, от себя чего уж скрывать... И все же, преодолев отвращение к себе, он с усилием выговорил:

— На работе больше не появляйтесь и перемените жилье...

— Нет, нет, нет... — Она вдруг приникла к нему и, отчаянно повторяя «нет, нет», уткнулась лицом в отвороты его пальто. Он сжал в ладонях ее голову и отклонил назад. Щеки ее были мокры. «Я не могу ее оставить», — неожиданно подумал он, и тотчас мысль вылилась в более решительную форму: — «Я не должен ее оставить».

— Всё, Лора, всё. Мы едем вместе.

Он решился. Теперь он знал, что делать. Добыть капсулу с негативами. Деньги. И паспорта. На имя мужа и жены Сенцовых. Те, что хранятся в палисандровой шкатулке. Эмма Карловна не откажет. Не должна отказать. Пройти придется через черный ход. Вряд ли Шевелев ожидает его в пансионате. Пансионат нужен Лаврухину чистеньким, не забрызганным кровью. Нанести ответный удар нужно сейчас же, немедленно, пока враг уверен в легкой победе.

— На углу бульвара Сен-Дени есть кафе. Ждите меня там, Лора.

— Нет, — с силой сказала она, — нет. Мы товарищи и... и я... я ни на минуту вас не оставлю. Я хочу разделить с тобою... с вами всё. Слышите — всё!

— Я тоже, — просто сказал Михаил. — Пойдемте.

«Что ты делаешь? — возмутился контролер, обитавший в его душе. — Зачем ты ее тащишь в пекло? Это не укладывается ни в какие правила. Ты погубишь и себя и ее».

Правила... Есть ли они, правила, в борьбе, которую он ведет? В какие правила уложишь его любовь? Правила... Нет, он возьмет ее, потому что... потому что она должна быть рядом.

— Сейчас мы спустимся в преисподнюю, — шепнул Михаил, когда они остановились перед лестницей, ведущей в подвал. — Без фонаря будет трудновато.

Лора расстегнула сумочку и протянула ему ручной фонарик в жестяном футляре.

— У нас в доме темная лестница, — шепотом объяснила она.

Перед дверью он на секунду замешкался. Внутренний голос нашептывал: берегись! Если Лаврухину известен черный ход, значит, где-то здесь в подвале или между брандмауэрами его ждет засада. Но отступать нельзя. Негативы, паспорта, деньги сегодня же должны лежать у него в кармане.

Он толкнул дверь и, не входя в подвал, включил фонарик. Узкий белый луч света рассек черное пространство. Впереди обозначились каменные ступеньки. Размытый белый круг скользнул по стенам. Никого.

Михаил выключил фонарик, передал Лоре трость, знаком попросил ее оставаться на месте. Стремительно, будто нырнул в темную пропасть, вбежал в подвал и, круто повернувшись, щелкнул кнопкой выключателя. Свет упал на стену, что примыкала к двери. В белом овале, как поясной портрет в раме, возник человек. На мгновение Михаил увидел остекленевшие под низко надвинутой шляпой глаза, рот, разинутый в беззвучном вопле. В следующее мгновение человек прыгнул вперед и почти одновременно сработали мышцы Михаила, бросили его под ноги нападавшему.

Это произошло бессознательно, потому что разум был слишком медлителен. За него соображало тело, обладавшее куда более быстрой и точной реакцией. И лишь вспышкой возник в глубинах памяти двор караван-сарая и свирепый Рза-Кули, грохнувшийся на твердый кир.

Послышался сдавленный вскрик Лоры и тупой звук удара — должно быть, нападающий крепко приложился головой о каменный пол. Михаил вскочил и сразу бросился на этот звук. Фонарь погас и потерялся во время падения, в подвале сделалось темно, как под кучей сажи. Всей тяжестью Михаил навалился на спину противника, прижал его к полу и, поймав правую руку, попытался завернуть назад. Тот отчаянно сопротивлялся. В темноте слышалось его пыхтение и какое-то собачье повизгивание.

— Врешь, гад!

Эта яростная фраза, вырвавшаяся у Михаила по-русски, словно удесятерила его силы. Он рванул руку на себя, что-то, звякнув, упало на пол, и противник прекратил сопротивление. Коленкой Михаил нащупал на полу нож, схватил его, приставил острие к спине неизвестного между лопаток, слегка надавив на рукоятку.

— О-о-о...

— Молчать! Шевельнешься, проткну, как барана, — по-русски сказал Михаил, и по тому, как человек на полу перестал не только двигаться, но, кажется, и дышать, стало ясно, что русский язык ему знаком.

Рядом кто-то тихонько шарил по полу, слышались редкие легкие шаги.

— Лора?

— Где вы, Жорж? Вы не ранены?

— Нет. Найдите, пожалуйста, поскорее фонарик. Я не могу оставить этого типа...

— О, кажется, нашла. Вспыхнул свет.

Михаил оглянулся, дверь была нараспашку.

— Дверь, скорее закройте дверь.

Он снял брючный ремень и крепко спутал руки неизвестного. Поднявшись, приказал:

— А ну-ка, повернись.

Тот с трудом перевалился на бок и зажмурился — Лора направила свет ему в лицо.

Михаил сразу узнал своего соседа по табльдоту. Благообразная физиономия, черный галстук... Он принимал этого человека за швейцарского пастора. Правда, теперь облик «пастора» был сильно подпорчен кровоточащей ссадиной на лбу.