Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение - Уолтер Брюггеман

Понятие «иной» — не просто абстракция. Сегодня оно столь же прочно связано с жизнью, как и в персидский период. Вот что писал Джейкоб Ньюзнер об иудаизме:

Что можно сказать об отношении к инородцам? Евреи были вынуждены двинуться на Восток, в более терпимые страны, в Польшу, Литву, Белоруссию, Украину. Ислам там не имел влияния, а христиане веками были заняты тем, что убивали других христиан. Какая уж тут теория «иного»! Какое отношение к общественному порядку!..

История иудаизма учит нас, когда и зачем в религии должна появляться теория «иного». Она появляется в то время, когда под влиянием политических перемен происходит смена базовых принципов социальной структуры, с которой имеет дело религиозная система. Эти перемены порождают вопросы, требующие неотложного решения. В случае иудаизма подобная перемена, политическая и религиозная, произошла в IV веке, когда христианство стало государственной религией Римской империи. В то время новая религия, долго не принимавшаяся всерьез, в лучшем случае считавшаяся неудобной, потребовала особого внимания, и, более того, формулирование системообразующих принципов новой веры стало своеобразным вызовом иудаизму, потребовав некоторого ответа. На протяжении долгого времени христиане говорили Израилю о том, что Иисус — Христос, что Мессия уже пришел, что иного спасения Израиля ждать бесполезно; о том, что христиане унаследовали ветхозаветные обещания, и именно их история стала исполнением предсказаний еврейских пророков; о том, что теперь христиане стали истинным Израилем, а прежнего Израиля больше нет. Политические перемены заставили народ Израиля, особенно живущий в земле Израиля («Палестине»), ответить христианству, поскольку за прошедшие три века этого ответа дано не было.

Их ответом стало не помещение христианства в рамки иудаизма, но реформа собственной теории иудаизма, собственных представлений о том, что такое Израиль и как он связан, через Тору, с Богом. В этой теории для христианства просто не осталось места. Еврейская религиозная система говорила о святости образа жизни, о мировоззрении, о социальной целостности, воплощением которой и был Израиль. Христианству же не давалось никакого объяснения. Нет его и сейчас (Neusner 1991, 108, 109–110, 111–112).

Каждая община, осознающая свою значимость, стремится либо вобрать в себя «чужих», либо полностью исключить их. В случае Ездры и Неемии речь шла об исключении, провозглашении «чужих», неевреев или «не совсем евреев», лишенными права наследия. В современном мире религиозного плюрализма проблема «чужих» заставила задуматься об отношении к другим религиям, учения которых отличаются от нашего. Кроме того, в последнее время понятие «иные» в традиционном капиталистическом обществе стало связываться с «геями и лесбиянками», считающимися угрозой для преобладающего общественного порядка жизни. Определение понятия «иной» не важно в случае Ездры и Неемии; речь может идти о поле, расе, классе, о чем бы то ни было, — словом, обо всем, что порождает беспокойство и угрожает однородности доминирующего населения. Конечно, в иудаизме существуют и другие точки зрения, однако в Книгах Ездры и Неемии появление этих принципов связано с монополией на интерпретацию, целям которой они и служат. Обращение к тексту заставляет нас облекать наши собственные представления о единстве в подобные термины и размышлять о том, как именно и какой ценой человеческие взаимоотношения приходят в подчинение суровым и неумолимым требованиям господствующей идеологии. Как говорил один рабби более позднего времени: «Суббота (религиозная практика) для человека»:

И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы

Однако когда речь заходит об угрозе, исходящей от «инородцев», выясняется, что

«человек» создан для субботы;

браки созданы для чистоты;

все уязвимое, пусть даже и ценное, отвергается ради единообразия.

К моменту проведения реформы Тора уже была самостоятельным текстом, свитком, который читал Ездра (Неем 8:7–8). Однако на практике доминировало стремление к чистоте, а Бог Торы ожидал, когда люди обратят внимание на другие части этого свитка.

В конце мне хотелось бы обратиться к поразительной характеристике, данной Книге Ездры Джеем Нейгебореном. Он рассказывал, как, будучи подростком, проводил лето в молодежном лагере Винсоки вместе с серьезными, соблюдающими религиозные предписания иудеями. Сам же он, хотя и был евреем, не принадлежал к иешиве[22]. Он ухаживал за некой девушкой, как это часто бывает в летних лагерях, и в тот момент, когда он уже собирался поцеловать ее, она отстранилась от него:

«Просто, — сказала она, — ты не достаточно религиозен для меня»

Нейгеборен, комментируя Книгу Ездры, писал:

Книга Ездры — не просто гимн восстановлению Храма, ярчайшему событию еврейской истории. Это рассказ о реакции евреев на испытания, на попытки помешать строительству Храма и восстановлению еврейской общины в Святой земле. Это повествование одержимо идеей чистоты и нечистоты.

Ответ Ездры понятен: еврейский народ не должен смешиваться с самаритянами; мы должны отделиться и остаться чистыми морально, религиозно, физически. Хотя, конечно, современные евреи могут попытаться найти оправдание для буквальности предписаний, запрещающих смешение с иноверцами, постараться истолковать их метафорически (мы должны отделяться лишь от нечестия и зла, творимого язычниками, равно как от нечистых и аморальных евреев), сами тексты все–таки остаются однозначными по смыслу. Если мы, евреи, хотим быть верными Завету с Богом, оставаясь Его избранным народом, нам нужно воздерживаться даже от малейшего физического или морального единения с теми, кто отличается от нас, кто не избран Богом. Судя по тексту Книги Ездры, этот запрет относится не только к язычникам, но и к отступившим от своей веры евреям. Девушка, отвергнувшая меня в молодежном лагере, удостоилась бы похвалы и Ездры, и своих родителей

Размышления Нейгеборена ставят перед евреями вопрос, теперь звучащий особенно остро: в какой мере нужно быть евреем, чтобы оставаться евреем? Этот же вопрос стоит и перед христианами: в какой мере нужно быть христианином, чтобы оставаться христианином? Равно и перед белыми: насколько нужно быть белым? И перед мужчинами: насколько нужно быть мужчиной? И перед американцами: какая мера патриотизма будет достаточной? И перед кальвинистами: какая мера кальвинизма будет достаточной?., и т. д. и т. д. Для тех, кто испытывает кризис идентичности, ничто не будет достаточным… кроме полного единообразия. А по границам этого единообразия ожидают изгнанные, вместе с которыми находится Бог Торы, которая допускает и другие прочтения. Действительно, даже библейское послание допускает много иных прочтений, ограничивающих власть единообразия.

Глава 27. Первая и Вторая книги Хроник

Две Книги Хроник занимают последнее место в каноне еврейской Библии, поэтому богословские утверждения, собранные в них, представляют собой важную кульминацию всей ветхозаветной истории. По иронии судьбы, несмотря на столь намеренное и удачное расположение этих книг, христиане практически не изучают и не используют их. Без сомнения, подобное пренебрежение связано с общим слегка антисемитским отношением христиан к библейской литературе послепленного периода как к чему–то карикатурному, сугубо еврейскому и, следовательно, ненужному для христианина. Сейчас, благодаря нескольким серьезным читателям Библии, как евреям, так и христианам, происходит осторожная, но важная переоценка Книг Хроник, в ходе которой христиане обращают все больше внимания и на богословие, и на интерпретацию, запечатленные в их тексте.

Первая и Вторая книги Хроник прослеживают мировую историю и историю Израиля «от Адама» (1 Пар 1:1) до начала послепленного восстановления в 538 году до н. э. (2 Пар 36:22–23). В них дана удивительно широкая картина прошлого, свободно и образно переплетенного с исторической спецификой послепленного иудаизма. Именно его и хочет описать автор текста, и именно о нем он приносит свое свидетельство. Эти книги содержат адаптированные к персидскому периоду предания из еврейской истории. В персидский период, когда Иудея была всего лишь имперской провинцией, единственной сферой, где иудаизм мог сохранить свободу мысли, веры и действий, было богослужение.

Процесс создания этой расширенной и переработанной версии еврейской истории был таким же, как процесс создания практически всех книг Священного Писания: на основании древних источников, при помощи богатого воображения создавались новые тексты, с последовательным изложением богословских взглядов, отраженных в комментариях интерпретаторов. Этот процесс оставил след на всех произведениях, вошедших в Ветхий Завет. Только в данном случае этот процесс особенно интересен, поскольку исходным материалом для него послужили в основном тексты, сохранившиеся в традиции до нашего времени. Можно сказать, мы имеем дело с Писанием, использующим текст Писания. Так, например, пространный пересказ монархического периода в Книгах Хроник основан преимущественно на «истории монархии», описанной в Книгах Царей.