Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Пятого мая Парижский протокол был ратифицирован бундестагом ФРГ. В СССР присоединение Западной Германии к НАТО было встречено весьма нервно, причем использовалась пропагандистская аргументация, что западные державы якобы ведут дело к возрождению «германского фашизма и агрессии». На дипломатическом поле эта пропаганда реализовалась в разрыве союзных договоров СССР с Великобританией 1942 года и с Францией 1944 года, а вслед за этим в подписании на совещании 14 мая 1955 года в Варшаве Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и шестью его европейскими сателлитами (Германская Демократическая Республика демонстративно на совещание приглашена не была). Договор предусматривал создание военно-политического объединения стран Варшавского договора, формирование их объединенных вооруженных сил с единым военным командованием. Однако реально план создания объединенных вооруженных сил социалистических стран никогда реализован не был. Единственным случаем, когда они действовали совместно (фактически это были советские воинские части, разбавленные символическими контингентами из Болгарии, Венгрии, Польши и ГДР), было подавление Пражской весны 1968 года.

Китайские дела, самолеты-разведчики и проблема «свободы рук» президента

Внешняя политика Эйзенхауэра во время его первого президентства проводилась в условиях возникновения и преодоления всё новых кризисных ситуаций, связанных с непрекращавшейся холодной войной.

Новый кризис развернулся в сентябре 1954 года, когда с территории континентального Китая начался артиллерийский обстрел небольших прибрежных островов Квемой и Мацзу. После прихода к власти в Китае (1949) коммунистов правительство Чан Кайши эвакуировалось на Тайвань, под защиту американского флота, где было провозглашено сохранение Китайской Республики с временной столицей в городе Тайбей. Надеясь на возвращение на основную часть Китая, тайваньские власти разместили на упомянутых островах гарнизоны, вели оттуда наблюдения за материком и рассчитывали с этих плацдармов осуществить вторжение.

Обстрелы прибрежных островов с территории континентального Китая рассматривались правительством Чан Кайши как прелюдия к вторжению на них, а затем и на Тайвань. Эйзенхауэра предупреждали, что с военной точки зрения Квемой и Мацзу не имеют существенной ценности для обороны Тайваня, но их потеря явилась бы ударом по престижу власти Чан Кайши. Более того, армейское руководство США пришло к выводу, что власти Тайваня не смогут удержать острова без внешней помощи{635}.

Двенадцатого сентября президент, находясь на кратком отдыхе в Денвере, провел совещание с Д.Ф. Даллесом и начальниками штабов родов войск. Некоторые из них рекомендовали разместить на островах американские войска, а в случае конфронтации начать воздушные налеты на материк, не исключая использования атомного оружия. Сохраняя выдержку, Эйзенхауэр отклонил этот план, полагая, что его реализация неизбежно приведет к мировой войне. Он говорил: «Если мы вступим в крупную войну, нашим противником окажется не только Китай, но и Россия, и мы будем вынуждены нанести по ней удар»{636}.

Между тем военная тревога в прибрежном районе Китая нарастала. Американская разведка доносила, что китайская Народная армия сосредоточивает силы на участках, наиболее удобных для организации десантирования на острова. Новый всплеск взаимных обвинений возник в связи с судом над экипажем американского самолета «Б-29», сбитого в конце корейской войны над приграничными районами Китая или северокорейской территорией. Четырнадцати летчикам было предъявлено стандартное обвинение в шпионаже, грозившее смертным приговором. С точки зрения соглашения о перемирии в Корее, предусматривавшего обмен военнопленными, суд был грубым нарушением международного права. Естественно, это вызвало новые требования в Конгрессе начать войну против коммунистического Китая.

Президент поступил значительно осторожнее — 2 декабря подписал с правительством Чан Кайши договор о взаимной обороне. США обязались оказать прямую помощь тайваньскому правительству в случае нападения на него, Чан Кайши — не совершать нападения на материковый Китай без предварительных консультаций. Договор распространялся только на территории Тайваня и связанных с ним Пескадорских островов, а Квемой и Мацзу в нем не упоминались. 20 декабря президент США встретился с министром иностранных дел правительства Чан Кайши Е Кунчао, который настаивал на распространении действия договора на прибрежные острова и даже просил рассмотреть вопрос об экономической блокаде Китая. Эйзенхауэр не только ответил отказом, но и пытался убедить тайваньского министра в неразумности содержания значительных вооруженных сил на «этих маленьких и уязвимых островах»{637}.

Постепенно тревога вокруг Квемоя и Мацзу улеглась. Китай не обладал атомным оружием, экономика страны только начинала возрождаться после многолетней гражданской войны, и Мао Цзэдун отнюдь не намеревался ввязываться в конфликт с США. Более того, путем негласных контактов через посредников удалось договориться об освобождении пленных летчиков.

В этих условиях задача президента состояла в том, чтобы, с одной стороны, успокоить разгоряченное общественное мнение в США, с другой — побудить китайских руководителей к заявлениям, подтверждающим затухание конфликта.

Наиболее рьяные конгрессмены и публицисты по-прежнему требовали применить ядерное оружие для защиты Тайваня.

Хитрый Эйзенхауэр решил на очередной пресс-конференции запутать слушателей и читателей. 23 марта 1955 года на вопрос одного из журналистов о возможности использования атомного оружия для защиты Тайваня он дал нарочито нелепый ответ: «Единственное, что я знаю о войне, это две вещи: наиболее изменчивый фактор в войне — это человеческая натура в своем повседневном проявлении; но единственным неизменным фактором в войне является также человеческая натура. И далее, каждая война удивительна тем способом, которым она ведется, и тем путем, которым она завершается. Поэтому предсказывать для человека, особенно если он несет ответственность за принятие решений, предсказывать, что именно он собирается использовать, как он собирается это сделать, означало бы продемонстрировать свое непонимание войны; и это то, во что я верю. Так что, я полагаю, вам следовало бы подождать, и это как раз то истинное решение, перед которым однажды остановится президент»{638}. Он сам потом смеялся, представляя, как трудно будет перевести его слова на китайский или русский язык да еще и истолковать, что именно он имел в виду.