Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Бивуачные огни освещали берег, но мы оставались в тени прятавших нас деревьев. Наша лодка скользила по воде. Я искал удобное место для высадки. Вдруг я заметил сходни, по которым люди и лошади подходили к воде. Капрал ловко бросил веревку с камнем в ивняк, она зацепилась за одно из деревьев, и лодка остановилась в одном или двух футах от этого помоста. Была полночь. Отделенные от французов разлившимся Дунаем, австрийцы чувствовали себя в полной безопасности. Все в лагере спали, кроме часового.

На войне, какое бы расстояние ни отделяло от неприятеля, пушки и часовые всегда смотрят в его сторону. Береговая батарея была повернута к реке, а часовые ходили вверху по берегу, край которого прикрывали деревья. Из лодки же сквозь ветви мне была видна большая часть бивуака. До сих пор операция шла так удачно, как я и не надеялся, но, чтобы она дала результат, надо было захватить пленника. Сделать это в пятидесяти шагах от многих тысяч вражеских солдат, которых мог разбудить один-единственный крик, мне казалось очень трудным! Однако надо было действовать... Я приказал пятерым матросам лечь на дно лодки, предупредив, что два гренадера будут за ними следить и безжалостно убьют любого, кто проронит хоть одно слово или попытается подняться. Еще одного гренадера я поставил на нос лодки наблюдать за берегом. Взяв в руку саблю, я перелез через борт. За мной последовали капрал и двое гренадеров. Лодка немного не дошла до берега, и нам пришлось сначала сделать несколько шагов по воде, потом мы ступили на сходни... Мы поднялись по ним, и я уже готовился броситься на ближайшего к нам часового, разоружить его, заткнуть ему рот кляпом и тащить в лодку, когда послышался какой-то металлический звук и негромкий голос, что-то напевающий... Это был солдат, который шел, напевая, за водой с большим жестяным бидоном. Мы быстро вернулись к воде, чтобы укрыться под сводом ветвей, скрывающих лодку. Как только австриец наклонился, чтобы наполнить свой бидон, капрал и оба гренадера схватили его за горло, заткнули рот платком, наполненным мокрым песком, приставили острие сабли к груди, угрожая убить при малейшем сопротивлении или крике! Ошарашенный австриец подчинился, мы довели его до лодки, передали в руки гренадера, стоящего у лодки, и тот уложил его лицом вниз рядом с матросами. По одежде этого австрийца понял, что это скорее не солдат, а прислуга какого-нибудь офицера.

Я предпочел бы захватить настоящего солдата, от него можно добиться более точных сведений. Однако, за неимением лучшего, я уже готов был удовлетвориться этим пленным, когда заметил, что к сходням подходят двое других солдат. Каждый за свой конец, они несли палку, на которой висел котел. Они были уже в нескольких шагах от нас. Сесть в лодку и незаметно скрыться было уже невозможно. Я сделал знак моим гренадерам. Они снова спрятались, а когда эти двое наклонились зачерпнуть воды, сильные руки обхватили их сзади и окунули их головы в воду. У этих солдат были сабли, поэтому их надо было сначала оглушить, иначе они могли оказать сопротивление. Затем их по очереди подняли, заткнули рот платками с песком, приставили к груди оружие и вынудили следовать за нами! Так же как и слугу, их поместили в лодку, куда сели и все мы — капрал, два гренадера и я.

До сих пор все шло отлично. Матросы поднялись и сели на весла. Я приказал капралу отвязать канат, держащий нас у берега. Но он так намок и узел так затянулся, что развязать его было невозможно. Пришлось его тихо перепилить, что заняло у нас две или три минуты. От наших усилий тряслась ива, за которую было пришвартовано судно и соседние с ней деревья. Этот шум, в конце концов, привлек внимание часового. Он подошел ближе, еще не замечая лодки, видя только движение ветвей. «\'ег За?» («Кто идет?») — крикнул он. Ответа не последовало!.. Часовой повторил свой вопрос. Мы молча продолжали свою работ)'... Напряжение было огромным. После того как мы преодолели столько препятствий, было бы особенно жестоко провалить все дело в последний момент! Наконец канат был перепилен и наше судно двинулось по течению. Едва оно выплыло из скрывавших его ветвей, огни лагеря осветили нас. Австрийский часовой закричал: «В ружье!» — и стал стрелять. Он не попал в нас, но на шум сбежались другие солдаты. Артиллеристы, чьи заряженные орудия были направлены в сторону берега, оказали мне честь и сделали пушечный выстрел по моему суденышку!.. Мое сердце прыгало от радости при звуке этого залпа, ведь император и маршал Ланн тоже его слышали!

Мой взор был прикован к монастырю. Несмотря на расстояние, вдалеке можно было разглядеть освещенные окна. Вероятнее всего, они все были открыты в этот момент, но мне показалось, что одно из них стало ярче: огромное окно балкона, своими размерами напоминавшее церковный портал, отбрасывало свет далеко на воду реки. Очевидно, услышав пушечный выстрел, его открыли. И я подумал: «Император и маршалы стоят на балконе. Они знают, что я добрался до левого берега и вражеского лагеря. Они молятся за мое возвращение!» Эта мысль придала мне мужества. Я не обращал никакого внимания на ядра, которые, кстати, и не представляли большой опасности, так как сильное течение несло нас с такой скоростью, что неприятельские артиллеристы не могли точно прицелиться по быстро движущемуся предмету и только по несчастливому для нас совпадению могли попасть в нас. Правда, одного ядра хватило бы, чтобы разнести наше суденышко, а всех нас сбросить в воды Дуная. Вскоре мы оказались вне досягаемости неприятельских выстрелов, и я уже мог в большей степени надеяться на конечный успех всей операции. Однако не все опасности были еще позади, надо было миновать стволы елей, несшихся по реке. Несколько раз нам опять пришлось преодолевать затопленные островки, где мы надолго застревали, запутавшись в тополиных ветвях. Наконец мы подошли к правому берегу, примерно в 2 лье ниже Мёлька. Здесь меня охватили новые опасения. Я увидел бивуачные костры, но у меня не было уверенности, что там стоит какой-нибудь из французских полков, ведь неприятельские части были и на этом берегу. Я знал лишь, что на правом берегу, примерно на этом расстоянии от Мёлька, напротив австрийского корпуса, расположившегося в Санкт-Пёльтене, находился авангард маршала Ланна.

Наша армия должна была на рассвете двинуться вперед, но занимала ли она уже эти места или нет, чьи это были огни, наши или вражеские? Я боялся также, что течение отнесет нас слишком далеко вниз. Но звуки труб, трубившие побудку во французской кавалерии, положили конец моим опасениям. Отбросив все сомнения, мы на веслах подплыли к песчаному берегу и в утреннем свете увидели деревню. Мы были довольно близко от нее, когда раздался выстрел и пуля просвистела у нас над головами... Очевидно, французский пост принял нашу лодку за неприятельскую. Я не предусмотрел такой случай и не знал, как выйти из положения, но мне пришла в голову удачная мысль: все мои шестеро гренадеров должны были крикнуть разом: «Да здравствует император Наполеон!»... Конечно, это не доказывало, что мы французы, но могло привлечь внимание офицеров. Окруженные солдатами и видя нашу малочисленность, они помешали бы стрелять до выяснения обстоятельств. Так и случилось. Через несколько минут меня встретили на берегу полковник Готрен и возглавляемый им 9-й гусарский полк из корпуса маршала Ланна. Проплыви мы еще половину лье, мы наткнулись бы прямо на австрийские посты!

Гусарский полковник дал мне лошадь и несколько повозок, на которых разместились мои гренадеры, матросы и пленники, и наш маленький караван отправился в Мёльк. По дороге я попросил капрала расспросить австрийцев и узнал, к своему удовольствию, что я захватил их в лагере, где стояли части генерала Хиллера, нахождение которого так интересовало императора.

Сомнений не было, генерал Хиллер соединился с эрцгерцогом Карлом на другом берегу Дуная. Значит, по дороге, по которой мы продвигались, не будет сражений и перед Наполеоном была только неприятельская кавалерия у Санкт-Пёльтена. Наши войска могли спокойно идти на Вену, от которой нас отделяли три небольших перехода. Получив