Домашний фронт - Кристин Ханна

Джолин знала, что показному оптимизму тут не место. Теперь она понимала, что смысл некоторых вещей постигается в борьбе. Понимала, что в жизни есть дороги, которые никто не пройдет за тебя. Невозможно рассказать этой девочке, что ей делать со своей жизнью, своим ранением, своим браком. Джолин могла лишь одно: встать рядом, гордо и прямо, и надеяться, что когда-нибудь об этом вспомнят, как она вспоминает женщину, которая стояла у ее кровати в Германии много месяцев назад.

— Я просто постою здесь, ладно? — сказала она Саре. — Побуду с вами.

— Я была одна. — Голос у Сары был такой юный, почти детский.

— Теперь вы не одна. — Джолин стояла в нескольких дюймах от стены и слушала, как Сара рассказывает о детстве в Западной Вирджинии, о юноше, которого любила с девятого класса, о своем страхе всю жизнь быть прикованной к инвалидному креслу.

Джолин слушала молча. Просто кивала и стояла рядом. Ни разу она не присела, несмотря на боль в бедре.

Когда за окном стемнело, в проеме открытой двери появился Майкл.

Увидев, что она стоит у кровати Сары, он улыбнулся. Джолин вспомнила о письме, которое написала ему несколько месяцев назад, те простые слова: «Все эти годы я любила тебя». Неудивительно, что ей больше нечего было сказать. Но разве это не самое главное?

Потребовалось отправиться на войну и потерять почти все, чтобы понять, что для нее важнее всего.

«Я так горжусь тобой!» — беззвучно прошептал Майкл. И эти слова открыли в ее душе — там, в самой глубине — какую-то дверцу, в которую долгие, долгие годы могла войти лишь она одна.

Слезы подступили к глазам, и все вокруг расплылось; в этом сверкающем, зыбком мире единственной ее надежной опорой был Майкл. Джолин почувствовала, как по щекам потекли слезы, забирая с собой годы боли и страдания. Она вытирала слезы тыльной стороной ладони, пока они не иссякли, оставив после себя лишь память.

Эпилог

Приходит лето и, как всегда, приносит с собой свет и новые надежды. Еще вчера был холодный весенний день и вдруг, словно от щелчка выключателя, возвращается солнце. Длинные, жаркие дни нагревают гальку на берегу бухты Либерти и превращают выцветшую от непогоды террасу в серебристый настил в обрамлении зеленой травы. Морские птицы громко перекликаются друг с другом, проносятся над островерхими синими волнами.

Джолин сидит в кресле на своей маленькой террасе, наблюдая, как Майкл с Карлом учат Лулу запускать воздушного змея. Бетси и Сет носятся по пляжу, смеясь и размахивая руками. Рядом Мила — их единственный благодарный зритель.

День пахнет бурыми водорослями, сохнущими на камнях, и древесным углем, на котором скоро будет жариться барбекю.

Каждую минуту кто-нибудь кричит: «Смотри, мама!» — и Джолин поднимает голову, улыбается и машет рукой. Конечно, она могла гулять по пляжу. Со своим новым протезом она может почти все — бегает, прыгает, играет в салочки с младшей дочерью. И даже носит шорты, почти не стесняясь.

Джолин сидит тут, отделившись от всех, потому что у нее есть дело, которое она так долго откладывала. Она не может сделать его вместе со всеми, но и одна тоже.

Смех Лулу разносится в воздухе.

Джолин берет лежащее на коленях письмо. Рука дрожит — на конверте ее имя, написанное рукой лучшей подруги.

Наконец-то. После нескольких месяцев психотерапии она наконец-то преодолела рубеж, а раньше слова могли окончательно сломать ее. По крайней мере, она на это надеется.

Джолин вскрывает печать; та сначала сопротивляется, но в конце концов поддается. Письмо написано на обычной бумаге для копировального аппарата. Джолин представляет Тэми в последний день перед отъездом — стопка вещей на кровати, на полу вещмешок. Она ищет, на чем написать письмо и, наверное, ругает себя за то, что забыла купить почтовую бумагу. Такая она была, Тэми: помнила о самом главном в жизни, но часто не обращала внимания на мелочи.

«Джо!

Если ты читаешь это письмо, значит, все обернулось не так, как я надеялась. Я никогда не думала о смерти. Представляла, что мы с тобой будем жить вечно, сидеть на твоей террасе и смотреть, как растут наши дети, а сами останемся молодыми. Надеюсь, ты теперь там и сидишь. В кресле на террасе, а рядом в чаше для костра горит огонь. Надеюсь, Майкл и Карл с детьми на берегу. А мое пустое кресло стоит рядом с тобой?»

Джолин поднимает голову и смотрит в ясное голубое небо. Над ней пролетает орел, потом пикирует, ныряет в синюю воду, взмывает вверх со сверкающей серебристой форелью в клюве и, роняя капли на Джолин, садится на верхушку кедра.

«Только не говори, что ты очень по мне скучаешь. Конечно, скучаешь. Где бы я ни находилась, мне тоже тебя не хватает. Но ты и так это знаешь. С нашей первой встречи мы знали все самое главное друг о друге, правда? Просто знали. Наверное, это и есть настоящая дружба: быть частью друг друга. Поэтому я всегда буду с тобой.

Не хочу быть сентиментальной. Я не сомневаюсь, что ты пролила по мне столько слез, что хватит на целый залив. Потому что я точно так же плакала бы по тебе.

Бог свидетель, Джо, у нас было все. Ведь правда? Вот о чем я думаю теперь в этот солнечный день, когда приходится размышлять о смерти.

Теперь самое главное. Позаботься о моем сыне, моем Сете. Так тяжело писать его имя. Проклятая авторучка дрожит в руке. Пусть он помнит меня. Какие-то вещи можешь рассказать ему только ты. Расскажи ему о моем дурацком чувстве юмора, о том, как я плакала, когда он стал играть в бейсбол в Малой лиге, о каком будущем для него я мечтала. Пусть знает, что я была не только его матерью, я была его защитником. Расскажи ему, что когда я слишком громко смеялась, это было похоже на рев тюленя. Помоги ему помнить меня. Это моя последняя просьба.

И позаботься о себе. Это тоже. Майкл тебя любит, а ты любишь его. Очень надеюсь, что вы не разрушили вашу любовь. А если разрушили, я буду все время являться тебе.

Я знаю, что печаль рано вошла в твою жизнь, Джо. Я видела, как ты сражалась с ней и победила. Ты всегда побеждала. На этот раз будет тяжелее. Может, тебе придется немного уступить. Мы все иногда грустим. Вот теперь я думаю о том, как ты читаешь это письмо, и мне грустно. Но я хочу смотреть на тебя сверху (Боже, я надеюсь, что сверху, а не снизу) и видеть, как ты летаешь, бегаешь, смеешься, живешь полной жизнью.

Не робей, летунья. Потому что даже отсюда я у тебя „на шести часах“.

Всегда.

Люблю тебя.

Джолин складывает письмо втрое и возвращает в конверт. Она понимает, что за свою жизнь прочтет его еще не одну сотню раз. Когда ей понадобится почувствовать Тэми вот так — близко-близко.