Русская фэнтези 2011 - Лора Андронова

— Ты не понимаешь, — простонал Дженсен, и, если бы драконы могли плакать, Джаредина подумала бы, что он всхлипнул. — Этот человек на ней… она не нашла своего наездника… она не часть его… она его рабыня!

Драконица вдруг распластала крылья и с ревом выдохнула на них столб пламени.

Дженсен бросил свое огромное тело в сторону, и Джаредину мотнуло, на миг оторвав от него, так что она зависла в небе сама по себе, маленькая и беззащитная, как червячок в птичьем клюве. Но потом ухватилась за реявшие перед лицом зеленые иглы, стиснула колени, заставила себя выровнять дыхание. Драконица неслась за ними, стреляя огненными потоками, а Дженсен убегал, выделывая в небе безумные петли, стараясь на попасть под струю смертоносного дыхания и ничего не предпринимая в ответ. Джаредина чувствовала, как он дрожит под ней, отяжелев всем телом, и понимала, что он действительно плачет.

На какой-то миг он взмыл выше, вне пределов досягаемости дыхания драконицы, и Джаредина улучила миг, чтобы разглядеть ее наездника.

Это был мужчина. Лица его Джаредина разглядеть не могла, видела только, что, как принято у свирепых вирьеррцев, оно сплошь покрыто синими боевыми татуировками. Черные волосы были собраны в хвост за спиной и полоскались по ветру, задевая гребень на драконицыном хвосте. В руке у человека был меч, отливавший золотом.

Но наиболее поразило и испугало Джаредину не это. Мужчина сидел на драконице верхом, но не держался коленями, как Джаредина. Он сидел в седле. Огромное, оно было притянуто к туловищу драконицы множеством широких ремней, туго затянутых на ее поджаром брюхе. Пряжки блестели на солнце, как и лезвие меча — они тоже были выплавлены из золота. Ноги наездника были забраны в глубокие стремена и крепко к ним привязаны, спину подпирала высокая лука, на которую он мог опереться. На стременах виднелись гигантские шипастые шпоры. Левая рука его, свободная от меча, сжимала вожжи, прикрепленные к гриве — не иначе как они держались на золотых крючьях, вонзенных драконице под кожу. Джаредина вспомнила, как страдал Дженсен, даже в человечьем обличье, от своих золотых оков, и поняла, что драконица должна претерпевать ужасную, непреходящую муку. И судя по тому, как уверенно и твердо держался в седле ее наездник, мука эта длилась уже долгое-долгое время.

Вот откуда эта неистощимая злоба, вот откуда эта ненависть, силу которой могла оправдать только столь же ужасная боль. Должно быть, она доверилась этому человеку, а он обманул ее и принудил служить своим целям. Не ведая, что единением и любовью от дракона получить можно куда больше, чем силой.

Дженсен по-прежнему дрожал, глядя вниз, на давнюю свою подругу, корчившуюся от боли и бешенства. Но бешенство это не было направлено на ее наездника. Его она не имела сил ненавидеть больше, так что теперь обращала свою ярость туда, куда он ей велел.

— Она мертва, — прошептала Джаредина, кладя ладонь на блестящую чешую своего дракона и чувствуя, что и ее глаза наполняются жгучими слезами. Его горе было слишком сильно, чтоб она не прониклась им. — Она уже мертва, в ней не осталось ее, ты же сам знаешь… Она теперь просто зверь. Она забыла себя и уже никогда не вспомнит, даже если мы ее освободим. Так давай хоть дадим ей покой.

Это были не ее мысли, а его — то, что он знал, но о чем запрещал себе думать. И когда Джаредина сказала это, ее дракон заревел и, сложив крылья, камнем понесся вниз, выдыхая столб смертоносного пламени.

Джаредине приходилось и прежде худо в полете — поначалу, в их первой схватке, и позже, над Льдистым морем. Но так туго не бывало никогда. Ибо в первом полете ей только и требовалось, что покрепче держаться за гриву и не позволить себя испугать. А теперь ей нужны были руки, чтобы освободить стрелу из колчана, приладить к тетиве, натянуть, выстрелить… Ни седла, ни стремян (хотя одна мысль о них повергала ее в холодный ужас), так что удерживаться на драконьей спине она могла одними только ногами. Хорошо, что они так много летали прежде, она здорово окрепла за эти полеты, бедра ее стали тверды, как кремень, и держали скользкие драконьи бока надежней любых ремней. «Он не позволит мне упасть», — как прежде, подумала она и вздохнула, позволяя этой вере проникнуть в кровь и разнестись по всему телу, прогоняя из него предательское онемение. Ей полегчало, и, вспомнив наказ Дженсена — сосредоточиться на всаднике, а драконицу оставить ему, — вскинула лук и стала искать глазами цель.

А два дракона тем временем отплясывали в небе смертельный танец. Поле внизу затянуло дымом, оставленным сполохами из их разинутых пастей, трава и деревья горели от огненных брызг, долетевших до земли, страшный рев стоял над устьем Златовода, сотрясая берег и вздыбливая огромные волны на всегда спокойной реке. Что думали люди, видевшие их с земли, доводилось только гадать — но верно то, что долина замерла в ужасе, глядя на жестокую схватку двух огромных чудовищ, оседланных людьми. Вирьеррец туго натягивал вожжи, выкрикивал что-то на своем каркающем языке, и драконица шла на новый виток, кидалась в новую атаку, и видно было, что желание жить в ней куда слабее желания убивать. У Дженсена же было все иначе: он хотел жить, и ее смерти не хотел, хоть и знал, что только так принесет ей долгожданное избавление. Порой они сталкивались в небе, обхватывали друг друга лапами, скрежетали когтями по чешуе, рычали, вцепляясь зубами в податливые сухожилия крыльев, — и камнем падали вниз, сцепившись, а потом, когда смерть для обоих казалась неминуемой, разлеплялись и снова уносились к облакам, и все начиналось сызнова. В эти мгновения Джаредина чуяла вирьеррского всадника совсем рядом с собой, казалось — руку протяни, и коснешься. Она отчаянно целилась, пускала впустую стрелу за стрелой, а он будто не видел ее и рубил своим золотым мечом Дженсеново брюхо, бешено хохоча и выкрикивая победные кличи своей страны.

— Как ты? Больно тебе? — то и дело спрашивала Джаредина, когда они отлетали в сторону, но Дженсен не отвечал, только дышал тяжело, заливая ей ноги густой черной кровью. От драконьей крови у людей остаются ожоги, и Джаредина чувствовала, как идет волдырями кожа у нее на лодыжках и икрах. Но боли не было никакой — быть может, оттого что она слишком остро ощущала его страдание, чтобы за этой бескрайней лавиной различить еще и свое собственное.

Еще одна стрела отскочила от бронзовой чешуи и упала вниз. Джаредина немеющей рукой нащупала колчан. Стрел осталось всего ничего. Вирьеррец хохотал, размахивая мечом над головой, что-то кричал ей, и она знать не хотела что.

— Я не могу в него попасть, пока мы так вертимся, — сказала она на удивление ровным голосом. — Надо, чтобы ты подлетел к ней вровень и хотя бы пять ударов сердца подержал нас так. Сможешь?