Золотой мираж - Джудит Майкл

— Ты время от времени немного огорчаешь Брикса? — спросила Клер нежно.

Эмма опустила глаза…

— Я не знаю, — сказала она почти шепотом. — Думаю, да, потому что он долгое время не хотел меня видеть. Но потом, когда мы вместе, он действительно становится таким милым и говорит такие чудесные вещи, а когда мы… — Она осеклась. Она чуть не начала рассказывать о ночах полета, когда они вместе нюхали кокаин в его спальне, когда все казалось прекрасным и легким, и когда она была уверена, что Брикс любит ее больше всех на свете, и что они всегда будут вместе, когда она на самом деле бывала счастлива… но какая же она дура, что так разошлась и едва не рассказала об этом матери!

— Когда вы что? — спросила Клер.

— Когда мы счастливы вместе, то это лучше всего на свете. Но совсем неважно, что происходит, когда все не совсем так, потому что я всегда люблю его и не смогу без него жить.

— Не сможешь?

Эмма повертела в руках ложечку, думая, что она слишком много наговорила. Но потом слова все же вырвались из нее, потому что долго держались внутри. Она не могла их высказать никому, а свою мать она так любила, что ей становилось больно от желания стать ей ближе.

— Мне начинает казаться, что я умру, как только я подумаю о том, что больше не увижу его. Я ощущаю пустоту внутри, как будто я голая, я не могу дышать. Я знаю, что ты ничего такого не чувствовала с Квентином — и я рада, что так — поэтому ты не можешь понять, что это, но…

— Я чувствовала то же самое с твоим отцом, — сказала Клер спокойно.

Эмма уставилась на нее:

— Я никогда о нем не думала.

— Что ж, я думала, иногда. И я помню, как мне было больно, когда он ушел. Я стояла посреди пустой квартиры, и все у меня в теле болело. Кожа была готова лопнуть, как будто ее иголками искололи, сердце жгло, и я думала, что сейчас разорвусь, потому что не смогу сдержать эту боль внутри.

Глаза Эммы широко раскрылись — она никогда не думала, что ее мать испытывала что-либо подобное.

— И что ты делала?

— Я ощущала, как ты толкаешься, и знала, что во мне есть еще что-то, кроме боли — ребенок, который ждет своего рождения. Я была так этому рада — рада, что я не одна. Мне все еще было больно, и я ужасно протянула последующие месяцы, учась, как жить самой по себе, но каждый раз, ощущая, как ты шевелишься, я утешалась, потому что это давало мне основание для всего, что я делала. Не знаю, почему так, но кажется, самое страшное в тоске по мужчине это чувство, что кроме этого нет ничего действительно важного, у тебя нет смысла делать еще что-нибудь.

— Ты знаешь это, — прошептала Эмма.

— Мы все проходим через такое. Я знаю, что трудно поверить, но все мы ощущали одинаковую боль и одинаковую потерю воли. Алекс рассказывал мне о смерти своей жены, он говорил, что его как будто били со всех сторон невидимые силы, злобные и мстительные, и ему ничего не оставалось делать, как уступить им. И вспомни, что Ханна рассказывала о смерти своей дочери. Это не твоя уникальная боль, Эмма, она универсальна. Конечно, ты сейчас не тоскуешь от потери, ты ее выдумываешь. Но иногда воображаемое гораздо хуже реального.

Официант принес их завтрак, и Эмма взялась за нож и вилку:

— Поверить не могу, до чего я голодна.

— Ты ведь долгое время не могла много есть. Эмма прекратила резать свой бекон:

— Ты раньше ничего не говорила такого.

— Я позволила Ханне сказать это за нас обеих. Я думала, что от нее это прозвучит более впечатляюще.

— Так и было, через какое-то время. Она сказала мне, что перестала есть, когда убили ее дочь.

— Эмма, все это несчастье… у тебя было такое тяжелое время, и я желаю тебе только радости.

Глаза Эммы наполнились слезами. Она снова поглядела в окно, моргая, чтобы высушить их.

— Только некоторые вещи… тяжелы, — сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе, и следя, чтобы не проговориться ненароком про секс или наркотики, или выпивку, или записки в столе Брикса. Слишком многие вещи, подумала она, как получилось, что я о стольком многом не могу рассказать своей матери? — Но в общем все отлично. Я получила такую работу…

— Такую работу? Это действительно то, чем ты хочешь заниматься?

— Да, да — это лучше всего. Даже если я решу пойти в колледж. — Эмма тут же остановилась, потрясенная собственными словами; почему она сказала это, когда даже и не думала о колледже? — в общем, что бы я ни решила, я хочу всегда быть моделью, пока я кому-то нужна такая.

Клер кивнула. Казалось, она поглощена размазыванием меда по бриоши.

— Значит, ты не потеряла аппетит из-за проблем со съемками.

— Ладно, ведь я не потолстею, ты понимаешь, они выкинут меня, как только я наберу вес. Я ненавижу то время, когда им не нужна: мне хочется, чтобы было больше работы.

— Тогда дело в Бриксе? — Клер подняла глаза и наткнулась на взгляд Эммы.

Эмма почувствовала себя беспомощной. Они постоянно возвращались к Бриксу, потому что она не могла говорить о нем.

— Это просто… все, — сказала она наконец. — Много мелочей. Но не о чем беспокоиться — я и вправду в порядке, а когда вернусь в январе на работу — ты же знаешь, они собираются посылать меня в магазины, они уже решили это, чтобы я просто рассказывала людям о ПК-20 и думаю, говорила, что я пользуюсь им, понимаешь, как бы продавщица, но еще и модель, а потом Хейл сказал, что я могу поработать на другие компании — не косметические, этого они мне не позволят, но по одежде, или автомобилям, или еще чему-нибудь — и по-прежнему для Эйгерс, так что я буду жутко занята, и заработаю кучу денег. И все со мной будет отлично.

— А где в этом расписании место для Брикса? Эмма внутренне сжалась. Почему она не может оставить его в покое?

— Он будет там, где захочет. Я же говорила тебе, что люблю его и хочу быть с ним, и это не изменится. — Она отодвинула тарелку. — Я хочу спросить тебя про подарок на Рождество для него. Я хочу подарить ему куртку — такую, знаешь, замша с бараньей кожей — она так роскошна, но я знаю, как ты к нему относишься, и это жутко дорого.

— Эмма, ты не должна спрашивать меня. У тебя собственная кредитная карточка, ты покупаешь на нее все, что захочешь. Среди всех вещей, о которых нам надо поговорить, денег нет. Если ты на самом деле знаешь, как я к нему отношусь, тогда ты знаешь, что мне все равно, сколько ты на него тратишь, меня волнует только то, что ты с ним вообще встречаешься. — Клер сделала паузу. Она могла бы углубиться в историю о студенте, который выпал из окна, но зачем это делать? Эмма станет защищать Брикса и накинется на нее саму… и это тогда, когда они едва вновь сблизились. И к тому же теперь Эмма уже должна была понять, что Брикс человек с норовом, иначе зачем ей так раболепствовать, только, чтобы делать его счастливым?