Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

(Тут я должен оговориться, что до сих пор не уверен в правдивости этой информации о командире гудаутского полка ПВО. Может, и сочинил чеченский боевик про это).

В общем, чтобы не пересказывать всю беседу, скажу, что Василий его деликатно, но твёрдо «послал», заявив, что присягой он не торгует и совестью – тоже.

Я невольно залюбовался в этот момент толстым, грузным полковником Мысоевым.

После окончания беседы чеченский командир вышел на крыльцо. Его «войско» ждало на плацу в полной боевой готовности. Пулемётчики и гранатомётчики даже держали свои грозные «игрушки» на плече. Стволом вверх, но всё же… Наверное, и патрон был у всех в патроннике.

Наши охламоны, пользуясь затишьем в стрельбе, расслабленно грелись на солнышке с самым беззаботным видом. Почему-то подумалось, что дай чеченец команду – и покрошили бы его бойцы наше воинство в «мелкую крошку» за минуту.

Но ничего этого, на счастье, не произошло. Я проводил небольшой чеченский отряд до КПП, и они ушли в сторону гор.

Эвакуация

Мы пришли к выводу, что единственный возможный путь эвакуации части – морской. Нужно было автотранспортом довезти имущество, оружие, людей и личные вещи семей военнослужащих до аэродрома Бомборы. Там к берегу должны были подойти десантные суда нашего Черноморского флота и перевезти всё это в Россию. Предварительная договорённость об этом (через Генштаб, естественно) была достигнута. Абхазы пообещали помочь с грузовиками, предоставив несколько КАМАЗов для эвакуации части. С первым «конвоем» грузовиков старшим поехал я. Мне поручили организацию взаимодействия на месте с летчиками, десантниками, и в перспективе – с героическими моряками-черноморцами.

Как показали дальнейшие события, это было вовсе не простым делом. Выехала из части наша первая колонна часов в 12 дня. Пока мы преодолели все многочисленные блок-посты с бородатыми ополченцами, пока заехали на территорию аэродрома, пока договаривались с местными начальниками о порядке своих действий, стемнело. Нам выделили под хранение имущества и вещей пару больших пустых самолётных укрытий, недалеко от берега моря. Это были большие обвалованные бетонные ангары, и места в них было много. Туда мы и сгружали всё привозимое нам из части имущество – от оружия и аппаратуры, до личных вещей офицеров и прапорщиков. Надо подчеркнуть, что нам удалось вывести всё, вплоть до шкафов, холодильников и кроватей. Одних пианин с фортепианами – штук 5 было.

Со мной был наш майор из части и пара солдат для охраны имущества. Кроме всего прочего, мы охраняли всё своё барахло и от десантников, тоже стоявших на этом аэродроме лагерем. Наши ангары оказались на территории дислокации миномётной батареи полка. На вооружении у миномётчиков были самоходные «Ноны» и БМДшки. Командир батареи, старший лейтенант, был хорошим парнем. Он выделил нам несколько спальников из своего резерва. Первые дни мы в них и спали, прямо под открытым небом.

На аэродроме тогда располагался знаменитый 345 гвардейский десантный полк. Он был переброшен туда, как подчёркивали десантники в разговорах с ними, по личному приказанию Паши Грачёва. Чтобы предотвратить захват аэродрома и самолётов. Как показали дальнейшие события, мера это была правильной. Полк этот и был костяком российской группировки в Абхазии. Кроме десантников, на аэродроме базировались пара истребителей СУ-27, четвёрка СУ-25 (штурмовиков, «Грачей») и несколько вертолётов МИ-8. Это и было всё наше войско там. Плюс наша легендарная лаборатория, естественно. Очень впечатляющ был взлёт СУ-27 вблизи. Если «Грачи» (СУ-25) взлетали по обычной пологой траектории, без особого шума, то первый (да и многие последующие – тоже) взлёты СУ-27 произвели большой эффект на нас. СУ-27 после короткого разбега «врубал» форсаж и круто, почти вертикально, уходил в небо. Звук при этом был очень громкий и резкий, как близкий удар грома. Не вздрогнуть, с непривычки, было невозможно.

Дисциплинка у десантников мне не очень понравилась. «Невооружённым глазом» был виден «неуставняк», случались у них пьянки и самоволки, о которых становилось известно даже нам. На второй день нашего пребывания на аэродроме группа «дедушек» ночью нажралась, угнала санитарную «таблетку» (УАЗ-452), протаранила на ней шлагбаум и рванула в самоволку. Пьяный водитель на большой скорости не справился с управлением, машина слетела с дороги, перевернулась и загорелась. Три пьяных самовольщика-десантника погибли. Сгоревшую «таблетку» приволокли в часть и поставили у штаба полка. Она стояла, как памятник нашей российской дури, пьянству, «пофигизму» и разгильдяйству… Видимо, оставленная там для устрашения будущих самовольщиков.

Не намного лучше дисциплина была и среди наших миномётчиков. Своего командира они признавали и слушались, а вот – «сторонних» офицеров старались «не замечать». Никакого отдания чести, соблюдения формы одежды и прочих уставных положений никто не выполнял. Да никто особенно и не требовал, насколько можно было судить. Командир миномётчиков на второй день нашего знакомства ввёл меня в курс практики воспитательной работы:

«Товарищ подполковник! У нас тут свои правила. Если хотите, чтобы вас бойцы признали за офицера – возьмите и набейте морду любому из них. Лучше – самому здоровому, хоть вон – Буратине. Он даже не дёрнется, гарантирую. Тогда – начнут уважать». Я отказался от такого способа «приобретения авторитета» наотрез. (За все годы службы я не ударил ни одного бойца, ни разу – и горжусь этим).

«Ты уж сам командуй своим войском, как у вас заведено. Я в чужой монастырь со своим уставом не полезу. Учить вас служить не собираюсь, но и сам бить никого просто так не буду!» – сказал я миномётчику.

На том и порешили.

Правда, один раз мне всё же пришлось вмешаться в их проблемы. По вечерам командиров десантных подразделений командование группировки собирало на совещания, которые порой затягивались на 1,5 – 2 часа. Бойцы их в это время были предоставлены сами себе и «убивали» время, как умели. Однажды Буратино (а это был здоровенный десантник с широченным носом) со своими дружками нажрался чачи и стал пытаться устраивать «разборки» с молодыми воинами своей батареи. Поскольку жили мы неподалёку от них – нам это безобразие было слышно. Пришлось вмешаться. Не без труда мы с моим майором успокоили это войско, и я предупредил Буратину с его дружками, что не позволю в своём присутствии кого-либо унижать. Они не очень в это поверили, однако я дождался прихода их комбата, рассказал об инциденте и потребовал принять меры к «дедушкам», угрожая в противном случае наутро доложить Сибудкину.

Старлей комбат прибыл с совещания слегка поддатым, поэтому запах от своих воинов не чувствовал. Этому он и посвятил львиную долю своих воспитательных усилий.

Построив своих «дедушек», он произнёс короткую речь по разъяснению вреда пьянства и недопустимости издевательств над своими боевыми товарищами, хоть и младшими по призыву.

После чего приступил к непосредственному воспитанию «дедушек». Каждому он грозно задавал только один вопрос:

«Ты пил, или не пил?!»

«Не пил!» – отвечал покачивающийся воин и тут же получал оплеуху от командира.

«Почему врёшь?!» – яростно вопрошал он при этом.

Разбор полётов продолжался довольно продолжительное время.

В конце концов, Буратино, получив очередную оплеуху от командира, обиженно пробасил ему: «Товарищ старший лейтенант! Я уж и не знаю, что вам и говорить. „Пил“ – бьёте, „не пил“ – тоже бьёте».

Аргумент это произвел впечатление, и оставшаяся часть воспитательной беседы командиром миномётчиков была проведена в уставных рамках.

Тем временем к нам ежедневно приходили колонны машин с имуществом части и личными вещами семей военнослужащих нашей лаборатории. Мы размещали всё это в двух ангарах, предоставленных нам лётчиками для этой цели.

Я же вплотную занимался взаимодействием с ЧФ. Связь по ЗАСу мы с ГШ ВМФ держали через коммутатор нашего Главка и «Рубин». После нескольких согласований деталей договорились о том, что флот пришлёт нам прямо к побережью БДК (большой десантный корабль), в трюмы которого мы и загрузим всё наше барахло. Это было вполне приемлемым решением. ВПП аэродрома обрывалась прямо в море. Неподалёку был недостроенный «горбачёвский причал».

Дело в том, что Раиса Максимовна строила неподалёку от нашего аэродрома (в Мюсерах, если мне не изменяет память) свою очередную дачу (в конце 80-х годов). Что-то Горбачёвой там не понравилось, стройка была заброшена, но огромный причал для горбачёвской четы был на 95% готов и вдавался метров на 50 вглубь акватории Чёрного моря. Этот причал был совсем близко от нас.

Мы прогулялись к нему, убедились, что машины смогут, при необходимости, заехать на эстакаду причала и прямо с него заезжать в чрево БДК.