Над пропастью во ржи (сборник) - Джером Дейвид Сэлинджер

— А я, брат, всегда ношу солнце с собой, — сказал он, пристально глядя на нее.

Фрэнни посмотрела на него, все еще щурясь.

— Зачем ты меня разбудил? — спросила она. Она еще не настолько стряхнула с себя сон, чтобы капризничать, но было видно, что она чует в воздухе какую-то несправедливость.

— Видишь ли… Дело в том, что нам с братом Ансельмо предлагают новый приход. Притом на Лабрадоре. Мы хотели бы испросить твоего благословения, прежде чем…

— Фу-у! — снова сказала Фрэнни и положила руку себе на макушку. Ее коротко, по последней моде, остриженные волосы на удивление мало растрепались во сне. Она их расчесывала на прямой пробор — что вполне устраивало зрителей. — Ой, мне приснился такой жуткий сон, — сказала она. Она немного приподнялась и одной рукой прихватила ворот халата. Халат был сшит на заказ из плотного шелка, бежевый, с прелестным рисунком из крохотных чайных розочек.

— Рассказывай, — сказал Зуи, затягиваясь сигарой. — А я его тебе растолкую.

Она передернула плечами.

— Сон был просто ужасный. Такой паучий. Никогда в жизни мне не снился такой паучий кошмар.

— Ах, пауки? Чрезвычайно любопытно. Весьма симптоматично. У меня в Цюрихе была одна интересная больная, несколько лет назад — молодая особа, кстати, очень похожая на вас…

— Помолчи минутку, а то я все позабуду, — сказала Фрэнни. Она жадно всматривалась куда-то в даль, как все, кто пытается вспомнить кошмарный сон. Под глазами у нее были круги, и другие, менее заметные признаки говорили о том, что молодую девушку грызет тревога, но ни от кого не могло бы укрыться, что перед ним — самая настоящая красавица. У нее была прелестная кожа и тонкие, неповторимые черты лица. Глаза у нее были примерно такого же потрясающе синего цвета, как у Зуи, только шире расставлены — как и положено, разумеется, глазам девушки — и, чтобы понять их выражение, в них не надо было вглядываться часами, как в глаза Зуи. Года четыре назад, на выпускном вечере, ее брат Бадди мрачно предрек самому себе, пока она улыбалась ему со сцены, что она, вполне возможно, в один прекрасный день возьмет да и выйдет за чахоточного. Значит, и это тоже было в ее глазах.

— Господи, все вспомнила! — сказала она. — Просто ужас! Я сидела в каком-то плавательном бассейне, и там собралась целая толпа, и они заставляли меня нырять за банкой кофе «Медалья д'Оро», которая лежала на дне. Стоило мне только вынырнуть, как они заставляли меня нырять обратно. Я плакала и всем им повторяла: «Вы ведь тоже все в купальных костюмах. Поныряйте и вы хоть немножко!» — но они только хохотали и перебрасывались такими ехидными словечками, а я опять ныряла. — Она снова передернула плечами. — Две девчонки из моей комнаты тоже там были. Стефани Логан и другая — я ее почти не знаю, только мне ее всегда ужасно жалко, потому что у нее такое жуткое имя. Шармон Шерман. Они вдвоем держали громадное весло и все время старались стукнуть меня, как только я вынырну. — Фрэнни на минуту закрыла руками глаза. — Фу! — Она потрясла головой. Немного подумала. Единственный, кто был в этом сне на своем месте, это профессор Таппер. Он был единственный человек, который меня и вправду терпеть не может, я точно знаю.

— Ах, терпеть не может? Очень интересно. — Зуи не выпускал сигару изо рта. Он вынул ее и медленно покатал между пальцами, точь-в-точь как толкователь снов, который не все еще услышал и ждет новых фактов. Вид у него был очень довольный. — А почему он терпеть тебя не может? Нужна полная откровенность, вы понимаете, иначе я связан по рукам..

— Он меня не выносит, потому что я числюсь в его дурацком семинаре по религии, и я никогда не могла улыбнуться ему в ответ, как бы он ни расточал свое оксфордское обаяние. Он тут у нас на время, из Оксфорда, по лендлизу, что ли, и он такой жуткий старый самодовольный притворяшка, а волосы у него торчат дикой белой копной. По-моему, он перед лекцией бежит в туалет и взбивает их там — нет, честное слово. А на предмет ему наплевать. Он только сам себе интересен. Все, кроме этого, ему безразлично. Ну ладно, это бы еще ничего — то есть ничего удивительного, — если бы он не донимал нас идиотскими намеками на то, что он — Полноценный Человек и что нам, щенкам, повезло, что он сюда приехал. — Фрэнни поморщилась. — Единственное, на что у него хватает истинного вдохновения — если не считать хвастовства, — это на то, чтобы поправлять тебя, если ты спутаешь санскрит с пали. Он знает, что я его видеть не могу! Посмотрел бы ты, какие рожи я корчу у него за спиной.

— А что он делал возле бассейна?

— В том-то и дело! Ничего! То есть ничего! Он просто стоял, улыбался и наблюдал. Он был самый противный из всех.

Зуи, глядя на нее сквозь клубы сигарного дыма, сказал совершенно спокойно:

— У тебя жуткий вид, знаешь? Фрэнни широко раскрыла глаза.

— Ты мог бы все утро просидеть здесь и не говорить об этом, — сказала она. И прибавила, подчеркивая каждое слово: — Только не принимайся за меня с утра пораньше, пожалуйста, Зуи. Я серьезно прошу, понимаешь?

— Никто, брат, за тебя не принимается, — сказал Зуи тем же бесстрастным голосом. — Просто ты сегодня жутко выглядишь, и все. Почему бы тебе не съесть чего-нибудь? Бесси говорит, что у нее там есть куриный бульон, так что…

— Если кто-нибудь еще раз мне скажет про этот куриный бульон…

Но Зуи уже отвлекся. Он смотрел на освещенный солнцем плед, который прикрывал ноги Фрэнни до колен.

— Это кто такой? — сказал он. — Блумберг? — Он вытянул палец и несильно ткнул в довольно большой и странно подвижный бугорок под пледом. — Блумберг? Ты, что ли?

Бугорок зашевелился. Фрэнни тоже не сводила с него глаз.

— Не могу от него отделаться, — сказала она. — Он просто безумно меня полюбил ни с того ни с сего.

Подталкиваемый пальцем Зуи, Блумберг резко потянулся, потом стал медленно пробиваться наружу, к коленям Фрэнни. Не успела его простодушная морда появиться на свет, на солнышко, как Фрэнни схватила его под мышки и прижала к себе.

— Доброе утро, мой милый Блумберг! — сказала она и горячо поцеловала его между глаз. Он неприязненно заморгал. — Доброе утро, старый, толстый, грязный котище. Доброе утро, доброе утро, доброе утро!

Она осыпала его поцелуями, но