Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Характеристика Чернина как «бледной тени Меттерниха, отчаявшейся и смятенной»[151], данная ему А. Дж. Тэйлором, на наш взгляд, слишком строга: граф был скорее трагической фигурой, этаким министром-декадентом, и в этом смысле вполне соответствовал эпохе заката монархии. Как и Карл I, Чернин хотел мира. «Победный мир весьма маловероятен, – отмечал он, – необходим компромисс с Антантой, на захваты нечего рассчитывать». Но мир не должен быть заключен любой ценой, полагал Чернин. Различие в подходах монарха и его министра к важнейшей проблеме, стоявшей перед Австро-Венгрией, проявилось очень скоро.

12 апреля 1917 года император Карл обратился к своему союзнику Вильгельму II с письмом-меморандумом, написанным, скорее всего, графом Чернином. «Эта война открыла новый этап мировой истории, – говорилось в послании. – Государственный деятель, если он не слеп и не глух, не может не замечать, как с каждым днем становится все сильнее темное отчаяние населения… Если монархи Центральных держав окажутся неспособны в ближайшие месяцы заключить мир, это сделают народы – через их головы… Мы воюем с новым противником, еще более опасным, чем Антанта – с международной революцией, сильнейшим союзником которой является голод. Прошу Тебя придать должное значение важности этого вопроса и подумать, не может ли быстрое окончание войны, пусть даже ценой тяжелых жертв, стать препятствием на пути готовящихся переворотов». Февральская революция и падение монархии в России произвели на австрийского императора большое впечатление: пророческие слова о «мире через головы монархов», несомненно, были написаны под впечатлением от российских событий.

Однако в Берлине не услышали призыв Карла I. Более того, за полтора месяца до отправки императорского меморандума, 1 февраля 1917 года, Германия, не поставив предварительно в известность своих союзников, объявила Антанте тотальную подводную войну. Пиратские действия немецких подводников, топивших в Атлантике не только британские и французские, но и американские суда, в том числе пассажирские, стали непосредственным поводом для присоединения США к державам Согласия. С вступлением Америки в войну баланс сил между противоборствующими военными блоками окончательно и бесповоротно изменился в пользу Антанты. Приказ об объявлении подводной войны, подписанный Вильгельмом II, который к тому времени окончательно стал марионеткой в руках германского командования, лаконично прокомментировал начальник канцелярии кайзера Рудольф фон Валентини: «Finis Germaniae». Поняв, что немцы по-прежнему рассчитывают на победу, в которую он уже не верил, Карл I начал самостоятельно искать пути к миру.

То, что исход войны фактически предрешен, в 1917 году сознавали немногие: внешне обстановка на фронтах не давала Антанте надежд на скорую победу. На Западном фронте продолжалась позиционная война, обескровливавшая англичан и французов не в меньшей степени, чем центральные державы: только Франция в 1914–1916 годах потеряла около 900 тысяч человек убитыми и ранеными. Переброска американских войск в Европу шла медленно, к тому же многие европейские военные ставили под вопрос боевые качества американцев, не имевших опыта войны такого масштаба. Несмотря на заверения Временного правительства в верности союзническому долгу, революционный хаос в России вызывал у западных держав справедливые сомнения в том, что эта страна способна продолжать войну. Почти вся Румыния и Балканы были оккупированы армиями Центрального блока. Обстановка представлялась Карлу I и его окружению выгодной для мирных переговоров. При венском дворе вполголоса передавали друг другу фразу, брошенную британским премьером Дэвидом Ллойд-Джорджем: «Не вижу возможности выиграть войну – разве что заключив сепаратный мир с Австрией…».

В качестве посредника для налаживания контактов между Австро-Венгрией и Антантой Карл избрал своего шурина – брата Зиты, принца Сикстуса де Бурбон-Парма. Вместе с младшим братом Ксаверием Сикстус служил офицером в бельгийской армии. (Пармские Бурбоны считали своей родиной Францию, однако вступить после начала войны в ее вооруженные силы принцам не удалось: Французская республика с подозрением относилась к потомкам древней королевской династии; бельгийский король Альберт, естественно, был лишен республиканских предрассудков и позволил братьям воевать под его знаменами). Так называемая «афера Сикстуса» началась обменом письмами между австрийским императором и пармским принцем – через императорского представителя графа Эр-дёди, несколько раз ездившего с этой целью в нейтральную Швейцарию. Сикстус поддерживал контакты с министром иностранных дел Франции Жюлем Камбоном, который сообщил принцу условия французской стороны: Париж настаивает на возвращении Эльзаса и Лотарингии – причем без ответных уступок Германии в колониях; мир не может быть сепаратным ни для одной из держав Антанты; Франция должна исполнить ранее взятые на себя обязательства по отношению к союзникам.

В следующем послании Сикстуса, написанном после встречи принца с французским президентом Пуанкаре 5 марта, содержались обнадеживающие для австрийской стороны намеки на то, что главной военной целью Франции является поражение Германии, «оторванной от Австрии». Императору Карлу недвусмысленно предлагали сепаратный мир. Чтобы подробнее обсудить возможное соглашение, Карл вызвал Сикстуса и Ксаверия в Австрию, куда они со всеми предосторожностями прибыли инкогнито 21 марта. На вилле Эрдёди в Лаксенберге под Веной состоялась серия встреч и консультаций между братьями, императорской четой и графом Чернином. Последний довольно скептически отнесся к возможности сепаратного мира: его целью был мир всеобщий, заключенный не только Австро-Венгрией, но и Германией и их союзниками.

Чернин настаивал на том, что «дело Австро-Венгрии будет окончательно проиграно, если она откажется от альянса с Германией». Такой подход не был следствием германофильства Чернина или неких рыцарских представлений о союзническом долге. Министр просто не хотел закрывать глаза на возможность оккупации дунайской монархии Германией после подписания сепаратного мира; Антанта не успела бы в этом случае оказать Австро-Венгрии сколько-нибудь существенную помощь. Кроме того представлялось весьма вероятным, что сепаратный мир приведет к гражданской войне в государстве Габсбургов: большинство австро-немцев и венгров, несомненно, восприняло бы такой мир как предательство, в то время как славяне поддержали бы его. Таким образом, сепаратный мир нес с собой непосредственную угрозу существованию Австро-Венгрии и, выступая против него, граф Чернин исходил из государственных интересов. Как утверждает французский историк Франсуа Фейтё, «крупной ошибкой императора было то, что он держал рядом с собой человека, который нарушал все его планы и не давал ему, руководствуясь собственным разумом и интуицией, положить конец неестественному союзу с Германией»[152]. Однако конец этого союза мог означать и конец монархии, что никак не входило в планы Карла.

Тем не менее переговоры с бурбонскими принцами в Лаксенберге закончились передачей Сикстусу собственноручного письма Карла, в котором помимо прочего содержалось обещание императора «использовать все личное влияние на моих союзников, дабы добиться выполнения справедливых французских требований в отношении Эльзаса-Лотарингии». Кроме того, Карл предлагал восстановить суверенитет Сербии – при условии, что последняя в будущем откажется «от всякого объединения… с политической тенденцией, направленной на раздробление монархии». Таким образом, Карл совершил непростительный просчет, который впоследствии дорого ему обошелся: французы получили неопровержимое, документально подтвержденное доказательство того, что австрийский император и венгерский король не считает справедливой одну из главных военно-политических целей своего союзника – Германии: удержание Эльзаса и Лотарингии. Другой ошибкой Карла было то, что он не сообщил Чернину подробностей о содержании письма (хотя тот и знал о его существовании). Поэтому министр продолжал заверять немцев, обеспокоенных миролюбием австрийского монарха, в том, что «мы воюем за Германию, точно так же как Германия воюет за нас. Если кто спросит меня, воюем ли мы за Эльзас-Лотарингию, то я отвечу «да», потому что Германия воевала за нас под Лембергом (Львовом) и Триестом». Когда весной 1918 года содержание императорского письма стало достоянием гласности (см. ниже), доверие к Австро-Венгрии как у ее потенциальных партнеров в лагере Антанты, так и у руководителей Германии было подорвано.

Оттокар Чернин – австро-венгерский дипломат и государственный деятель

Между тем стремление Вены усадить за стол мирных переговоров и Германию закончилось ничем. На встрече с Вильгельмом II в Бад-Хомбурге 3 апреля 1917 года Карл предложил кайзеру отказаться от Эльзаса и Лотарингии, в обмен на которые он был готов уступить Германии Галицию и согласиться с фактическим превращением Польши в германского сателлита. Эти инициативы не нашли у Вильгельма, а точнее – у стоявшей за ним военной клики, никакой поддержки. «Немцы создают страшные проблемы, – жаловался Карл Зите. – В конце концов мы будем вынуждены действовать самостоятельно, даже несмотря на риск оккупации». Характерно, что при этом «сама Германия и до, и после акции Сикстуса осуществляла зондаж по поводу мира и в Вашингтоне, и в Лондоне, не ставя в известность Австро-Венгрию и не давая никаких гарантий в части территориальной целостности последней»[153].