Булатный перстень - Дарья Плещеева

В самом широком месте остров был немногим более полуверсты. Ероха подумал — и пошел далее на восток, полагая, что вскоре окажется на стрелке Елагина острова, а там уже поглядит: или найдет способ разжиться провиантом, или плюнет на все и поплывет прочь на пустой желудок, но не к материковым огородам, а к Каменному острову, который весь заселен, так что возможностей стянуть еду и хоть что-то из одежды поболее. Ероха, разумеется, прирожденным вором не был, но обстоятельства не позволяли сохранить добродетель.

Поскольку он шел босиком, то старался выбирать ровную поверхность. Довольно ровной казалась ему дорога. Пройдя с сотню шагов, он услышал мужской грубоватый голос.

— Нет, сударик, образа тебе давать не велено. Ты уж как-нибудь так помолись, без образа.

Ответа затаившийся Ероха не разобрал.

— Нет, нет, не велено, — повторил голос. — А ты ешь да не кобенься.

Мгновение спустя этот же голос удивленно воскликнул:

— Какое еще полотенце?! Не будет тебе полотенца, сударик! Не велено! Прощай!

Шагов Ероха не услышал — видимо, сердитый мужчина шел по мягкой земле или по траве.

— Ага! — сказал сам себе Ероха. — Тут какой-то убогий с провиантом имеется! Попрошу, чтобы поделился.

Он сообразил, где грубый детина вел разговор с незримым страдальцем, и пошел туда очень осторожно.

Июльская ночь в здешних широтах начинается поздно, и Ероха прекрасно видел, куда его занесло. Это был покрытый травой взгорочек, из коего вырастала темная каменная стена, сложенная из настоящих валунов. Окон там, где им полагалось бы быть, Ероха не обнаружил, а вот какая-то дырка, полускрытая травой, имелась. Подкравшись поближе, он разглядел, что дырка забрана железной решеткой, и ему сделалось здорово не по себе. Судя по всему, именно тут и стоял мужчина, пока не ушел.

И тут Ероху осенило.

— Господин Нерецкий! — позвал он. — Вы ли это, господин Нерецкий?

— Кто зовет меня? — спросили из окошка.

— Слава те господи! — Ероха перекрестился.

Но благодарить Бога было еще рано.

Нерецкого заперли в подвале какой-то развалины, стоявшей чуть ли не на самом мысу. Ему приносили еду — и только, даже умыться не давали, соорудили ему ложе из какого-то тряпья, а для естественных надобностей в углу поставили ведро. На Ерохины расспросы он отвечал одно: сам во всем виновен и достоин лютой смерти. Единственное, что ему сейчас требуется, это образа — Христа и Богородицы.

— Я понял, что ему грозит какое-то наказание, — завершил свой рассказ Ероха. — И что его надобно спасать. Если он сидит в подвале под развалиной, то к нему, поди, можно прокопаться. Нерецкий высунул мне в окошко угол какой-то вонючей попоны, я ее вытянул и завернулся. Кроме того, он поделился со мной провиантом. Я обошел развалину — лет ей превеликое множество, пальцем ткни — рухнет. Стало быть, нужна лопата. Я поспал часа три или четыре, а потом отправился на рекогносцировку. Из беседки я все хорошо разглядел. Лопаты тут берут в сараях возле оранжерей. Нужно было как-то попасть в сарай, но в своем натуральном виде я идти не мог. Я понимаю, лучше всего было бы, обнадежив господина Нерецкого, покинуть остров и пробираться в столицу, к сенатору Ржевскому. Но неизвестно, застали бы мы, приехав сюда, пленника в подвале. Я решил действовать сам — и вот, встретился с вами…

— Развалину, стало быть, охраняют? — уточнила Александра.

— Да, на дорожках стоят не то два, не то три человека. Кустами пробраться можно, если спуститься сперва к воде, да только в ваших нарядах…

— Но если копать у стены, те люди услышат?

— Скорее всего, да…

Александра задумалась.

— Покажите мне, господин мичман, ту беседку. Я тоже хочу понять, где здесь что расположено. Пашка, дай шляпу.

Она сама привела платье на Ерохе в божеский вид; велела ему задрать подол, ослабила шнурки, чтобы нижняя юбка сделалась хоть на вершок длиннее и прикрыла ноги. Зайдя за куст, она сняла одну из своих нижних юбок, жесткую, чтобы придать Ерохиной фигуре побольше пышности в бедрах. Потом надела на покрытую короткими черными волосами голову роскошную шляпу и сдвинула ее чуть набок. И, наконец, окутала Ерохины плечи шалью.

— Сойдет, пожалуй, — решила она. — Идем. Держите мой веер, а то вы, поди, дня три не брились. Чуть что — закрывайтесь. Много мы всякого добра с собой прихватили, о бритве не подумали… Гришка, Пашка, следите за нами издали…

До беседки было минут семь ходу. Нельзя сказать, что она так уж сильно возвышалась на вершине насыпного холма, бока которого украшены были клумбами, но этого хватило, чтобы увидеть и Северный пруд, и оранжереи вдали, и сараи при них, и конюшни, и кухонное здание, и затем дворец, и сверкающую на солнце сквозь деревья воду Южных прудов, и, наконец, протоку между Елагиным и Каменным островами.

— Глядите-ка, к пристани целая галера идет, — Ероха веером указал на судно.

Александра прищурилась:

— У вас, господин мичман, зрение, наверно, острее моего. Точно ли там одни мужчины?

— Точно, сударыня. Ни единой дамы. А вон там — та самая развалина, которую надобно подкопать, ежели соблаговолите дойти со мной до оранжерей…

— Нет, сударь, сдается, это не такая уж развалина… — Александра вспомнила, что рассказывал про эту местность Ильич. Если верить ему, павильон, в котором устраивали адскую поварню, был поставлен не более десяти лет назад.

— Как же не развалина? Вон и кустами крыша поросла, и целое деревце на ней.

— Давайте сперва пойдем туда. Оранжереи никуда не денутся.

Когда, сделав преогромный крюк и насилу продравшись сквозь малинник, Александра, Ероха и Гришка с Пашкой оказались возле странного здания и, пригибаясь, обошли его, то стало ясно — увы, доподлинно никакая не развалина.

— Господин Кваренги нарочно выстроил старинную руину, теперь модно ставить в садах такие павильоны, — объяснила Александра. — Для того камню дикий вид придают, сломанные колонны к дверям приставляют. И мозаику на фронтоне по эскизу с пустыми кусками выложили. И кусты на крыше садовник сажал, а сам Кваренги пальцем показывал, куда и сколько. А на дверь поглядите! Дверь-то прочная, ее так просто не вышибешь. Ну, ведите к тому окошку…

Ероха охотно повиновался. При всей затейливости своих подвигов он был склонен к повиновению — и главные неприятности приключались с ним именно тогда, когда он решался орудовать на свой страх и риск. Александра подобралась к зарешеченному окошку и тихонько позвала:

— Денис, Денис…

— Ты?!

— Не шуми. Я. Кто ж еще?

— Ты, ты… — Нерецкий ухватился на решетку и глядел на невесту снизу вверх, словно перепуганный грешник на ангела-хранителя.