Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

У Бугаёва и взаправду выскочили бешеные аномалии. При мне на одном из профилей замерили одну в -600мв, и такие же рядом на других профилях. Сделали увязочный профиль, я быстренько всё обсчитал и увязал, построил графики, и получилось, что половина площади занята аномальным полем естественных потенциалов с очень большой интенсивностью. К сожалению, почти всё аномальное поле удачно расположилось между двумя маршрутами магнитной съёмки, и какое магнитное поле соответствует электрическому, неясно. Хотелось бы, чтоб отрицательное. Как бы то ни было, но и так понятно, что выявлена колоссальная зона интенсивной вкраплено-прожилковой минерализации неизвестного состава. Пусть Алевтина выясняет. Геохимические ореолы рудной минерализации здесь есть и, значит, сама рудная минерализация в зоне тоже присутствует, хотя и в неизвестных концентрациях. Хотелось бы, чтобы её было поменьше. Вот тебе, вшивому моделисту-теоретику, и яркий пример поисковой эффективности апробированного стариками упрощённого комплекса методов: ЕП и металлометрии. Захочешь — не опровергнешь. То-то обрадуется Коган и вся экспедиционная братия. Всё здесь по ним и против меня. Ну и пусть! Главное — покой. Может и не всё… Надо думать, думать… Покой нам…

Контроль по молодёжным измерениям сделал за два дня. Всё нормально, а я и не сомневался — чья выучка? У Стёпы — лучше, у Вали — хуже. Надо будет сделать внушение, чтобы не торопился. Вернувшийся Горюн рассказал, куда перевёз старичков и как к ним добраться по зарубкам и затёсам с надписями, которые он сделал. Дорога невесть какая длинная, тропа набита копытами лошадей, доберёмся. На следующий день дождались, когда уйдёт туман, чтобы не мокнуть, и двинулись следом, сначала к реке, а потом вверх по берегу. Шли налегке, взяв только прибор и треногу, топорик, сменную одежду и сухарей со сгущёнкой на день. Шли быстро, не отвлекаясь по сторонам, так как дороги после реки не знали, и надо было добраться до Воронцова засветло. Уже по всем приметам подходили к его стойбищу, когда неожиданно наткнулись на встречающий нас почётный караул. На нижней оголённой ветке сосны на уровне наших глаз сидят десяток рябцов в ряд и смотрят на наше приближение. Какие-то странные: обычно пугливые — сейчас не боятся, крупные и с бровями, подведёнными красной краской. Сидят и в ус не дуют. Мы уже тихой сапой на десяток шагов подошли — не улетают. Сашка не выдержал, стоит, шепчет: «Василий Иванович, сейчас я их топориком посшибаю». Осторожно извлекает из рюкзака боевой томагавк, а рябчики с любопытством наблюдают за его действиями. Размахивается и как метнёт! Все десять разом пригнулись, а смертоносное оружие пролетело мимо и, поскольку это был не бумеранг, пропало где-то в дальних кустах. А жертвы сидят и смотрят, что мы ещё придумаем. Тут уж настала моя очередь. Во мне не выветрились ветрами цивилизации древние инстинкты, поэтому я подбираю первую попавшуюся на глаза кривую суковатую лесину и с отчаянным подбадривающим криком «ура» бросаюсь на них, чтобы поразить наверняка, втайне надеясь, что глупые птицы улетят. Они и вправду не стали больше испытывать пернатую судьбу и всем десятком уфыркнули в лесную темь. А бездарные охотники минут пятнадцать искали топорик и, не солоно хлебавши, потопали разочарованные дальше, удивляясь загадке природы.

Воронцов с записатором Виктором заканчивали благоустройство, собираясь завтра на маршрут.

— Что это за домашних рябцов вы развели? — спрашиваю сердито, сбрасывая рюкзак и пристраиваясь к чайнику.

— А-а, — улыбается Илья, — это дикуши, мы их на петлю ловим.

— Как это? — удивился я.

— На конец длинной палки, — объясняет охотник, — привязываем петлю и подносим к голове дикуши, она сама в неё влазит, хоп! — и дичина есть. Остальные ждут своей очереди.

Я поёжился от такой подлой, с позволения сказать, охоты.

— И много надёргали?

— В один раз — три, в другой — два. — Хорошо, что мы не знали такого способа.

Сделали Илье контроль за день, закрыли наряд и побежали дальше, к Вене. Пришлёпали как раз к их приходу с маршрута. Опять день ушёл на контроль, наряд и акты. Передохнуть бы, а Веня зовёт вечерком сбегать на рыбалку. Сашка, естественно, загорелся, уговаривает, пришлось согласиться. Смотрю, удочек не берут.

— Чем ловить-то? — спрашиваю.

— Руками, — отвечает, улыбаясь, Веня. Мне тоже стало интересно.

Река здесь заворачивает на участок так, что идти недалеко, с полчаса. Берег изрядно подмыт, ольхи и берёзы наклонились над водой, а часть корней беззащитно торчит из обрыва. Красновато-сизые ивняки тоже засмотрелись на воду. Под высоким берегом в половодье образовалась длинная, метров на двадцать, и узкая, метра на три-четыре, яма, ограниченная намытым песком и галькой, и в этом природном аквариуме тесной стайкой, синхронно повторяя движения друг друга, ходили неведомо как попавшие в плен здоровенные ленки. С удивительной настойчивостью и, наверное, изо дня в день они плавали из конца в конец ямы, надеясь, что когда-нибудь удастся вырваться в русло. Так и люди, попавшие в ловушку, мечутся толпой, тщетно ища выход одними и теми же заученными способами до конца дней своих, не желая расставаться с надеждой на чудо спасения. Я бы в такой ситуации просто утопился.

Веня спустился к одному концу ямы, снял энцефалитку и связал бечевой у ворота, соорудив таким образом подобие верши. Не снимая сапог и штанов, он влез в воду — холоднющая и почти по пояс! — расщеперил в руках ловушку и заорал Сашке:

— Давай лезь оттуда, шуми и при на меня, не разрешай увильнуть под ногами.

И они вдвоём начали сходиться: Веня — медленно, стараясь подставить энцефалитку под молниеносные рывки рыбин, а Сашка — быстро и суматошно, хлопая по воде руками и будоража её сапогами. Так они сошлись, и добычей им стал только один неудачник. Не больно-то ленки хотели такого спасения даже в безнадёжной ситуации. Со второго захода, когда вода замутилась, удалось вслепую вытащить двух, с третьего — ещё трёх.

— Сколько возьмёте? — спрашивает Веня у меня как у распорядителя путины.

Сашка втыкается, посинев от холода:

— Двух хватит.

— И нам с Ильёй четыре, — подсчитал производственное задание траловод. Вылезает, с остервенением освобождается от холодной мокрой одежды и бежит взапуски с самим собой, чтобы согреться. За ним и Сашка, а я нанизал законную добычу на прут, обмотал мокрой травой, ещё раз перевязал, завернул в портянку, чтобы придать деликатесу специфический аромат, и стал ждать, когда рыбаки набегаются.

Сразу после возвращения, не сговариваясь, дружно засобирались в посёлок. Мне надо было нести наряды и отчитываться за месяц, а у Сашки более веская причина: он соскучился по дому. Подошла Алевтина, извиняется за Кравчука, что не дождался наших нарядов, и не скажешь ей, что я только рад, а то начнёт извиняться и за нас. Ох, уж эти интеллигентики! Всё у них не как у людей. Простой рабочий человек напакостит и бежит с этого места, зажав нос и закрыв глаза, а эти на каждом шагу: «извините-подвиньтесь». Каждый чужой поступок, как бы он ни был подл, стараются оправдать и в каждом благом своём сомневаются: не обижен ли ненароком сосед. Извинялась-извинялась, а потом вдруг говорит: «И я, пожалуй, с вами». Оно и понятно: провожающие всегда хотят уехать больше отъезжающих. Пошли, уже привычно, втроём. В лагере остался Хитров с двумя рабочими, занятыми на привязке. Эти жили обособленным хутором. Наступило недельное затишье, пока бичи не пропьются и не изголодаются во вредных условиях цивилизации и не запросятся на оздоровление в тайгу.

У избушки не было никого, кроме Горюна с Васькой и со стадом. Бичи-топографы убежали пешком ещё несколько дней назад, не выдержав ожидания, а Кравчук со своими уехал позавчера. Вчера машины не было, и можно надеяться, что придёт сегодня. Отдохнув от маяты на трудных нечистых таёжных тропах, профессор повеселел и никаких разговоров об уходе не заводил. Накормил нас ухой, которая в предвкушении жирного настоящего борща из настоящих нормальных продуктов и с настоящим мясом за столом с белоснежной скатертью в ресторане попросту не лезла в горло. Помогли ему собрать вьюки с заказанными продуктами с надписями адресатов на мешках и ящиках — и наши тут были, но нам не до них, немного, не теряя времени, прикемарили в душной избушке, спрятавшись от комаров.

Разбудил натужный гул мотора нашего многострадального ГАЗона. Смотрим, едут двое: один в кабине — Рябовский, а второй, незнакомый, в кузове на грузе мотается, цепляясь за борт. Как только машина, отчаянно чихнув, остановилась, незнакомец лихо спрыгнул и, подойдя к нам, лыбится во всю пасть и суёт руку сначала Горюну — блюдёт возрастную субординацию, потом мне и Сашке. И каждому называется, хотя мы и стоим рядом: «Юра, Юра, Юра». И по внешности видно, что юркий. Моих лет, но полная противоположность: не такой худой, не такой высокий и, главное, не такой серьёзный. К тому же — брюнет. Улыбка как завязалась за уши уголками, так и не сходит с худощавого лица с весёлыми насторожёнными глазами. Так и хочется взять немытой лапой и стиснуть уголки, чтобы не видеть петрушкиной рожи. В общем, мне он не понравился с первого взгляда, а это значит — навсегда. И, оказывается, на то были веские причины. Подошёл Рябовский, говорит: «его к тебе Коган прислал» и уходит тары-бары растабарывать с Алевтиной. Слышу: та просится на денёк-другой в посёлок, а начальничек упёрся и настаивает на возвращении в лагерь. Сам-то он в образцах ни бум-бум, всё равно, что гранит. А тот, улыбчивый, как понял, что я ему шеф, так у него и улыбка скисла. Он-то думал, что будет под началом бородатого, пожилого, чисто одетого и респектабельного, а ему подсунули такого же хмыря, как и он сам. Не знает, не догадывается о моих колоссальных внутренних достоинствах и о том, что я открою месторождение на Ленинскую. Суёт записку, а в ней твёрдой рукой мыслителя накарябано: «Посылаю инженера-геофизика Колокольчикова Ю. для замены одного из операторов-рабочих». Чёрта с два, думаю, я отдам вам любого из ребятишек, и ещё больше возненавидел чернявого. Не иначе как по взаимной симпатии Лёня прислал мне не помощника, а подложил свинью. А боровичок замухрышный так и липнет, мешает разгружать машину и всё скалится и скалится, показывает, какой он фартовый, свой в доску. Обязательно старается уцепиться за ящик или мешок вместе с начальником, рассказывая анкету.