Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Всего пару раз, если уж быть точной. Антонэн упал с карусели в Сентрал-парке, представляешь, что я пережила? Не отходила от него несколько дней, а потом — эта болезнь!

Молодая женщина колебалась. Сердечные тайны тяготили ее, хотелось поделиться ими с Бонни. И все же она не решилась, как не стала рассказывать и кошмарный сон, в котором дядя Жан плакал. Зачем тревожить ее, портить Бонни настроение?

— За день до его отъезда, после полудня, мы с Жюстеном гуляли во французском квартале, — сказала она. — По крайней мере, так его называют, потому что в этом квартале десятилетиями оседали иммигранты-французы. Думаю, теперь там кое-что изменилось. Но все равно было интересно.

В очередной раз Элизабет вспомнила мгновения невыразимого блаженства, пережитые вместе с Жюстеном.

Ее сердце застучало быстрее, по телу пробежала сладостная дрожь.

— Кстати, ты в курсе, что в тот же день Жюстен заходил к нам попрощаться? — неожиданно огорошила ее вопросом Бонни. — Жан воспользовался моментом и передал нашим родственникам в Шаранте подарки и свежие фотографии Уильяма.

— Дедушка Туан обрадуется!

— Конечно! А вот и Жан! Вернулся раньше, чем ожидалось. Побегу открывать, он не любит находить дверь магазина запертой.

Жан Дюкен как раз подъехал к магазину. Слез с велосипеда, взял из прицепа ящик и поставил возле витрины, и вид у него при этом был вполне довольный. Но стоило ему через стекло увидеть за спиной своей импозантной супруги племянницу, как он помрачнел.

— Вижу, у тебя гости, Бонни, — буркнул он, так и не улыбнувшись Элизабет.

— Жан! — Жена вздохнула. — Только приехал — и уже ворчишь! Лучше иди обними племянницу! Не успела она прийти и сразу: «Где дядя Жан?»

— Это правда, дядюшка. Ты — папин брат, и это очень плохо, что мы с тобой на ножах. Прости, если я чем-то тебя расстроила. Вот, приехала мириться!

Жан такого не ожидал. Нахмурился, спрашивая себя, что может означать этот неожиданный поворот.

— Вот разгружусь и поговорим, — сказал он, желая выйти из неловкого положения.

— Я помогу, — предложила Элизабет.

— И я! Втроем управимся за минуту! — подхватила Бонни.

— Благодарствую, милые дамы! — шутливо отозвался Жан, переставая хмуриться.

Замок Гервиль, в тот же день, в десять вечера

Гуго Ларош восседал в кресле в большой гостиной. Лицо у него было довольное. О том, что он не в себе, свидетельствовал лишь лихорадочный блеск глаз. Сдерживать свои пагубные порывы он более был не в состоянии.

Алин стояла чуть в стороне, краем глаза наблюдая за ним.

— Боишься меня, моя прелестница? — насмешливо поинтересовался Ларош. — Я не причиню тебе вреда. Как видишь, я не запер тебя с остальными.

— И своего верного пса тоже, — заметила молодая женщина.

Она ткнула пальцем в сторону Алсида, который с ружьем в руке стоял у двери. Другого входа в будуар, маленькую комнату со стенами, обшитыми деревянными панелями с изображениями шарантских пейзажей, не имелось.

Мадам Адела в первые годы брака любила уединяться в этом будуаре, чтобы спокойно почитать или написать письма. Комната имела единственное узкое зарешеченное окошко и одну дверь, ту самую, которую садовник, по приказу своего хозяина, запер на ключ.

— Славный парень наш Алсид, исполнительный, — кивнул Ларош. — Не чета остальным — кормящую его руку не укусит. За что ему и платят! Он — мой сторожевой пес и за преданность получает сполна. А что ты хочешь? Деньги творят чудеса. И попробуй только возразить, грязная шлюшка! За свои луидоры я делаю с тобой, что хочу. Хватит метаться, ходить кругами! Иди и побалуй меня, как ты умеешь! И ты, Алсид, подойди. Зрелище того стоит!

Алин захлебнулась злостью, наплевав на осторожность.

— Все, хватит! Надоели мне ваши выходки, старый безумец, насильник! Если б я знала про мадемуазель Элизабет, я бы уехала с нею! Мне она нравилась, да! Добрая, обращалась со мной как с ровней. А однажды утром, разбирая одежду, она подарила мне красивое летнее платье, привезенное из Америки, и к нему — шляпку!

— Заткнись! — ворчливо отозвался помещик. — Заткнись, иначе…

— А бедная крошка Жермен? Мы с ней часто болтали за уборкой. Ей нравился один хороший парень в деревне. И они б наверняка поженились, если б ей не пришлось убраться подальше, потому что вы, старый мерзавец, ее обесчестили!

Ларош глухо, страшно захохотал. Он чувствовал себя настолько разбитым, что не стал отвечать. Алин, все больше раздражаясь, переключилась на садовника.

— Долго еще ты будешь слушаться своего обожаемого хозяина? — В ее голосе проскакивали истеричные нотки. — Если прикажет в меня стрелять, исполнишь? Ба! Только и умеешь, что пресмыкаться! А ты рассказывал ему, как вчера зажал меня в углу и пускал слюни, пялясь на мои сиськи?

Алсид в смущении понурился. У него хватило ума сообразить, что по воле хозяина впутался в грязную историю. Ларош же после гневной тирады Алин внезапно встрепенулся, выпрямился в кресле.

— Эй, Алсид! Я не ревнивый, так что можешь с ней позабавиться. Ну, опрокинь-ка ее, стерву! Подарок хозяина! — попытался иронизировать он, предвкушая удовольствие.

После такого вопиющего проявления презрения Алин и вовсе взбеленилась.

— Скоро по-другому запоете! — крикнула она. — И ты, Алсид, тоже!

И осеклась, да было поздно. Ларош встал, и во взгляде его был вызов. Насколько мог, собрался с мыслями. Всю прислугу он запер в будуаре Аделы, и оттуда им точно не выбраться. Телефон со стены сорвал, перерезал все провода… Гуго Ларош озадаченно поскреб подбородок.

Алин, пятясь к открытому окну гостиной, вспоминала, как разворачивались события с момента, когда Жюстен без чувств рухнул на плиточный пол кухни.

«Старику Леандру пришлось присесть — от страха коленки затряслись. Сидони с Ортанс, эти мокрые курицы, разрыдались, — быстро вспоминала она эпизод за эпизодом. — Потом Алсид отволок Жюстена в погреб и, по приказу старого осла Лароша, сбросил вниз с лестницы, которая ведет в караульную. Нас всех согнали в большую гостиную под дулом ружья. Оказалось, что Ларош припрятал оружие неподалеку, у двери в кухню. Меня он оставил в комнате, остальных запер».

Несмотря на всю свою аморальность, Алин воззвала к Господу, как если бы была невинной девицей на воскресной исповеди.

«Всеблагой создатель, прости грехи мои! Помоги нам! Сделай так, чтобы Марго успела вовремя!»

Ларош с Алсидом упустили из виду отсутствие горничной Марго, которая в разгар событий как раз прибиралась в комнатах второго этажа. Пока садовник, как и полагается верному слуге, запирал будуар, а хозяин дома наливал себе коньяку, Алин задержалась возле двустворчатой остекленной двери, ведущей в столовую. Ей показалось, что по коридору кто-то