Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Волна убийств разлилась так широко, что целые племена исчезали с лица земли. Достаточно упомянуть хотя бы только одну землю Ван-Димена, туземное население которой в начале столетия состояло из пяти тысяч человек, а в 1863 году из… семи человек.

Достаточно прочитать заметку в одном из выпусков «Меркурия» о приезде в Гобарттоун последнего из тасманийцев!

Ни Гленарван, ни майор, ни Джон Мангльс не возражал Паганелю. Если бы они были англичанами, они все равно не выступили бы на защиту своих соотечественников — слишком точны и непререкаемы были факты, приведённые учёными.

— Лет пятьдесят тому назад, — добавил Паганель, — мы встретили бы на своём пути много туземных племён. Теперь же мы не видели ещё туземцев. Через сто лет на австралийском материке не останется ни одного представителя туземной расы. И в самом деле, заповедник казался совершенно безлюдным. Нигде ни следа стоянок, ни хижины. Пустынные равнины чередовались с девственными лесами.

Мало-помалу облик местности становился всё более диким. Путешественники готовы были подумать, что ни одно живое существо, ни человек, ни животное, никогда не посещает эти заброшенные участки, как вдруг Роберт, остановившись перед группой эвкалиптов, воскликнул:

— Глядите, обезьяна!

И он указал на большое чёрное существо, перескакивавшая с ветки на ветку и с дерева на дерево с непостижимой ловкостью. Можно было подумать, что у него есть крылья. Неужели в этой удивительной стране, где всё так непривычно и ново, природа наделила обезьян крыльями?

Фургон остановился, и все следили за существом, быстро удалявшимся в чащу леса. Вскоре оно опустилось вниз и, с быстротой молнии пробежав несколько метров по земле, ухватилось своими длинными руками за совершенно гладкий толстый ствол камедного дерева. Путешественники не преедставляли себе, как можно подняться вверх по этому скользком стволу, который нельзя даже обнять руками, как вдруг странное существо вытащило нечто вроде топорика и, делая небольшие зарубки на стволе, быстро вскарабкалось по нему до самой верхушки дерева.

— Какая оригинальная обезьяна! — воскликнул майор. — Как она называется?

— Это не обезьяна. Это — чистокровный австралиец, — ответил Паганель.

Спутники географа не успели даже пожать плечами при этих нелепых словах, как вдруг откуда-то донеслись гортанные крики, которые только примерно можно передать нашими звуками: «Коо-эх! Коо-эх!» Кричали где-то поблизости. Айртон уколол жезлом свою упряжку, и, проехав сотню шагов, путешественники неожиданно наткнулись на стоянку туземцев.

Какое грустное зрелище! Штук десять палаток, сшитых из древесной коры, стояли на голой земле.

Туземцы, видно, впали в отчаянную нужду. Тут было человек тридцать мужчин, женщин и детей, одетых в лохмотья шкур кенгуру. При виде фургона первым их движением было вскочить и убежать. Но несколько слов, произнесённых Айртоном на каком-то непонятном диалекте, успокоили их.

Туземцы были ростом от пяти футов четырёх дюймов до пяти футов семи дюймов. Цветом кожи они напоминали сажу, у них были курчавые волосы, длинные руки и выпяченные вперёд животы; их тела были разукрашены татуировкой и зарубцевавшимися надрезами, сделанными во время погребальных церемоний. Трудно представить себе лица, менее отвечающие европейскому идеалу красоты: огромный рот, плоский нос, вдавленные щеки и выступающая вперёд нижняя челюсть, с блестящими белыми зубами.

Элен и Мэри Грант вышли из фургона и приблизились к туземцам. Они ласкали детей и протягивали пищу изголодавшимся мужчинам и женщинам, которые с жадностью поглощали её. Особенную жалость у путешественниц вызывали женщины-туземки. Нет на свете более тяжкой участи, чем участь австралийки: природа-мачеха отказала ей в малейшей доле привлекательности; это раба, которую будущий муж умыкает силой, и вместо свадебного подарка она получает только палочные удары от своего нового властелина. Главная тяжесть забот кочевой жизни падает на неё: она всюду таскает за собой детей, завернув их в тростниковую циновку; она переносит с места на место охотничьи и рыболовные принадлежности и запасы растения phormium tenax, из которого она плетёт сети; она должна прокормить всю семью; она охотится на ящериц, мелких зверьков и змей; она собирает валежник для костра, она сдирает кору для шалаша; бедное вьючное животное, она не знает никогда покоя; она ест после своего властелина, доедая остатки, которыми он побрезгал. Неудивительно, что при такой жизни старость — преждевременная, ужасная — настигает австралийку в первые же годы после замужества.

Некоторые из этих несчастных, очевидно уже давно лишённые пищи, в эту минуту пытались поймать птиц, подманивая их зёрнами. Они лежали на раскалённой земле, словно мёртвые, по целым часам выжидая, пока обманутая их неподвижностью птица не сядет сама к ним на руку. Других способов ловли птиц они не знали, и надо быть австралийской птицей, чтобы попасться в такую нехитрую западню.

Между тем успокоенные мирным и доброжелательными отношением путешественников, австралийцы со всех сторон окружили фургон, и теперь приходилось оберегать запасы от расхищения. Речь дикарей была полна шипящих звуков и прищёлкивания языком. Она напоминала крики птиц. Слово «ноки, ноки» слышалось всё чаще и сопровождалось такими выразительными жестами, что путешественники, наконец, поняли его значение: «дай, дай». Это «дай, дай» относилось буквально ко всему, что попадалось на глаза беднякам. Мистеру Ольбинету пришлось всё время быть настороже, чтобы уберечь багаж и особенно запасы провизии.

По просьбе Элен, Гленарван приказал Ольбинету раздать немного пищи туземцам. Они, очевидно, поняли смысл его приказания, и благодарность их была так велика, что тронула бы самого чёрствого человека.

Мистер Ольбинет, будучи человеком воспитанным, хотел сначала накормить женщин. Но эти несчастные создание не осмелились прикоснуться к пище прежде, чем не насытятся их свирепые мужья. Мужчины набросились на сухари и сушёное мясо, как звери на добычу.

Мэри Грант подумала, что её отец, может быть, находится в плену у столь же диких туземцев, и слёзы навернулись на её глаза. Она живо представила себе страдания, которые должен был испытать такой человек, как Гарри Грант, став рабом кочевого племени.

Джон Мангльс, не спускавший с неё глаз, угадал её мысли и обратился к бывшему боцману «Британии»:

— Айртон, вы были в плену у таких же дикарей?

— Да, капитан, — ответил тот, — все племена внутренней Австралии схожи между собой. Только вы видите перед собой ничтожную кучку людей, тогда как на берегах Дарлинга живут многолюдные племена, предводительствуемые могущественными и сильными вождями.