Мятежный дом - Ольга Чигиринская

– Я ценю ваше доверие, – господин Бадрис поднялся. – Но намерен в таком случае попросить у вас замены для… матроса Огаи. Я не желаю больше иметь с этим… человеком ничего общего.

– Почему? – Дик почувствовал внезапную давящую боль где-то в области солнечного сплетения. Уже второй раз хороший человек отвергал его с презрением. – Что я вам сделал?

– Что вы мне сделали? – губы эколога дрожали от сдерживаемого гнева. – Лично мне – ничего. Я просто полагал, что вы поумнели наконец-то… Огаи. Перестали рисковать чужими жизнями ради собственных предрассудков. Я дал вам свой логин, чтобы вы, читая инфосеть, знали: по вашей вине в Пещерах Диса умирают гемы. Чтобы вы знали, как они умирают. И я наивно полагал, что вам стало стыдно за ваши безответственные действия, которые вы совершали, должно быть, под влиянием боли и отчаяния. Но я очень горько ошибся – вы хладнокровный и жестокий дурак.

Дик, красный до кончиков ушей, набрал было воздуха в грудь, чтобы ответить ему – но Торвальд жестом велел ему молчать и заговорил сам.

– Господин Бадрис. Вы, должно быть, сильно недооцениваете меня, если полагаете, что я способен пасть жертвой манипуляций человека, младшего меня на двадцать лет. Поймите, юноша только подбросил мне пищу для размышлений – все остальное сделал я сам. Я знаю ваши убеждения, а вот юноше вы забыли сказать, что вы аболиционист. Это придает вашим словам несколько иной оттенок, чем думает мальчик, не так ли? Но я все-таки неважного мнения о вашем аболиционизме, и вот почему. Упрекая юношу в гибели обращенных гемов, вы все-таки рассматриваете их как бессмысленные и бессловесные жертвы. При всем вашем аболиционизме они продолжают для вас оставаться животными, в лучшем случае – детьми. Одни их обольщают, другие истязают. Вы ни на секунду не помыслили, что их жертва могла быть свободной и сознательной.

– Даже если так… – проговорил эколог. – Даже если так…

– А вот тут позвольте указать вам на… скажем так, культурное различие между нами и вами. Может быть, не каждый из нас, в случае, когда человеческое достоинство несовместимо с жизнью, сможет избрать достоинство… Но каждый из нас знает, что такие ситуации возможны и какой выбор следует сделать.

– Но вы-то сами его не сделали, – бросил Бадрис.

– Да, – Торвальд слегка сдвинул брови. – Я струсил. Это одна из причин, по которой сейчас я отвергаю гражданскую присягу при свидетеле со стороны дома Рива.

– Чувствуя себя в полной безопасности среди своих людей. Посреди моря, где может случиться что угодно.

– Вы настолько скверно думаете о нас? – старпом вскочил со своего места. – Да ради своей чести мы будем беречь вас как зеницу ока – каждый, до последнего матроса!

– Я имел в виду в первую очередь вашу честь, – добавил Торвальд. – Но вообще-то… я не нуждаюсь ни в каких гарантиях.

– То есть, намерены с легкостью подставить семью, которая вам доверилась, – сощурился эколог.

– То, что должно быть сделано – должно быть сделано, – не выдержал наконец Дик. – Господин Торвальд сказал, что вы аболиционист, но из чего, кроме слов, это видно? И сколько вам стоят слова? Вы эколог, у вас право неприкосновенности, и здесь все гордятся тем, как они широко мыслят. Если вы не начнете проповедовать гемам хотя бы свою веру в аболиционизм – вас никто не тронет. Вы никого не подставите. И никому не поможете. Вы вообще ничего не сделаете – и будете этим гордиться. Такие как вы, позволили Кимере ввести здесь рабство двести лет назад – потому что молчали. Вы и сейчас молчите. Шнайдер элиминирует гемов – и не о чем станет болеть вашей голове. Вы просто вздохнете с облегчением и умоете руки. Считайте нас лицемерами, а себя честным человеком. Идите и дальше делайте своё «ничего». Это у вас прекрасно получается!

– Матрос Огаи, покиньте помещение, – приказал Торвальд. Можно было и не приказывать: Дик и сам бы не хотел оставаться с Бадрисом в одной комнате.

Он выбрался на крытый участок палубы, пристегнулся, встал к ветру спиной и принялся сворачивать самокрутку. В горле саднило. Пальцы тряслись, и когда самокрутка уже почти была готова, бумага, на которую успели попасть брызги, вдруг разлезлась ровно посередине от неловкого движения. Смесь табака и водорослей высыпалась на палубу, и вода тут же слизнула ее. Дик выругался и бросил скомканную бумажку в волны.

– Это несправедливо! – крикнул он в серую мглу.

Ответа не было – если не считать ответом новую волну, захлестнувшую на этот раз и колени.

Два поисковых бота вернулись – и Дику пришлось вынимать их вместе с господином Бадрисом, поскольку ни один из гемов не был достаточно подготовлен к этой работе.

Бота-ищейку легко запустить: всего и дела, что швырнуть его в воду. Конечно, перед этим нужно проверить перед этим, заряжены ли батареи, в порядке ли ходовая часть и система ориентирования – и эта работа требует приложения не только рук, но и головы. А вот сам запуск – дело совершенно плевое.

Однако вытащить бота – работа была не из легких, особенно в шторм. Даже если самим ботом и палубным манипулятором управляют мастера. А уж если и бот, и манипулятор – безнадежное старье, то после долгих бесплодных попыток проще спуститься на фале за борт и вручную закрепить швартовочный трос.

И, конечно, делать это должен самый легкий. И хотя бы в общих чертах знакомый с устройством ищейки.

Так что господин Бадрис мог сколько угодно объявлять Дику бойкот – а обойтись без него не мог.

Конечно, с ними был еще гем Алекс, которого Дик готовил одновременно и к крещению и к должности помощника эколога, но послать за борт гема мешали и убеждения, и соображения практические: Алекс был совершенно сухопутным существом. Дик выбрал его себе на смену потому, что из всех гемов он один не приходил в панический ужас на раскачивающейся палубе – но требовать, чтобы он еще и плавал, было бы уже слишком.

Слава Тебе, Господи, – сказал про себя юноша, сбрасывая и упихивая в герметичный пакет одежду, – спасибо Тебе большое за то, что здесь и сейчас экваториальные воды и зима Акхат. И за то, что я переберусь на «Юрате» раньше, чем мы войдем в полярные воды. Хотя боты и там древние, а я вполне могу оказаться самым легким…

Интересно, подумал он, перебираясь через борт и проверяя, не заедает ли безынерционную лебедку – хватит ли потом у Бадриса аболиционизма на то, чтобы нырять самому? Или он Алекса пошлет?

Юноша закончил проверку и сказал:

– Все в порядке.

Господин Бадрис кивнул. Совсем не разговаривать с Диком он все-таки не мог – но свести общение до односложных команд и кивков оказался вполне способен.

Дик оттолкнулся ногами от борта как можно сильней – и маятником, пятками вперед, пошел на свободном тросе в воду. При спокойной воде лучше было бы спуститься медленно – но опасность удариться о воду или шлепнуться на бот была существенно ниже опасности треснуться с размаху о борт. А при спокойной воде, скорее всего, и нырять бы не пришлось…